Багровость лица Доусена могла спокойно конкурировать с цветом советского флага, но Саманте было плевать. Пусть бы сарджа прямо сейчас и прямо здесь, на стрельбище, хватил удар — тот, кто нынче оккупировал центр управления полетами в мозгу Саманты, еще бы и отпинал хладный труп Доусена по яйцам, нимало не заботясь о приличиях. Не считая, разумеется, того, что в руках Сэма был пистолет, и он собирался высадить всю обойму в ненавистную рожу.
Не удалось. Пистолет выпорхнул из рук словно по мановению волшебной палочки, и пока Саманта разрывался между желанием пасть ниц с криком "Аллилуйя!" и броситься на сарджа в рукопашную, Доусен исчез. Вместо него перед Сэмом стоял Первый Президент Соедиенных Штатов Америки, генерал Джордж Вашингтон, сэр.
Маячащего на его фоне дядю Сэма, выглядящего немного карикатурно, Саманта поначалу даже не заметил, хотя его присутствие тоже добавляло величия в момент.
Ведь генерал звал его в рай.
Происходящее в раю ничуть не смутило Саманту — он еще на гражданке знал, что представления об аде и рае у богословов и фанатов не имеют ничего общего с реальностью, если эти метафизические явления вообще существуют. А в армии рай и ад могут быть какими угодно, лишь бы по уставу. Судя по пирогам, летящим в хиппи, и довольным ухмылкам солдат, этот рай был полностью одобрен ВМС США.
В какой-то момент Сэм отвлекся на орущего хиппаря, а в следующий — понял, что толпа ждет именно его реакции. И в его руке уже был пирог, сунутый заботливыми товарищами, возможно даже самим генералом Вашингтоном.
— Знаешь, приятель, для хиппи в тебе слишком много гомофобии, — Сэм почувствовал, что тот, кто управляет им, тот воинственный, злой и опасный, будто чуть подвинулся, давая ему возможность говорить. И в то же время Сэм чувствовал, что то, что он говорит, нравится его темному напарнику. — Ты говоришь "пидарасы" так, будто это какое-то ругательство. Так нельзя, ай-ай-ай, — он картинно погрозил притихшему хиппарю пальчиком, а затем взвесил в руке пирог, будто бы прицеливаясь. Но вместо броска он поднес его к лицу и смачно откусил. Пирог оказался с черникой, с хрустящей сахарной корочкой, и был вкусным как сама жизнь. С трудом прожевав и чуть не захлебнувшись слюной, Сэм продолжил, напустив на лицо добрую улыбку старшего брата, который объясняет младшему, что к чему в сексе:
— И да, знаешь, ты прав, приятель. Мы принесли во Въетнам смерть. Очень много смерти на штыках наших винтовок, на гусеницах наших танков, на озерах напалма, выливаемых нашими бомбардировщиками на джунгли. Кто-то скажет тебе, что это делается во имя свободы и демократии, и будет чертовски прав. Но я тебе скажу еще одну правду. Каждый, — он обвел толпу широким жестом, чувствуя, как объединяется с ней в своих мыслях, стремлениях и порывах, — каждый сукин сын, кто заслужил себе место в этом раю... он просто любит убивать.
Добрая улыбка на лице Саманты превратилась в злобный оскал. Он размахнулся надкушенным пирогом и запустил его в хиппи с такой силой, что — он был уверен — голова этого пацифистского мудака взорвется как гнилой орех, смешивая мозги с черничной начинкой. Этим броском будет доволен и генерал Вашингтон, и сам дядя Сэм.