В первое время Эрих не чувствовал даже боли. Умом-то он понимал, что серьёзно ранен, и что меч скользкий совсем не от пота, но – искорёженное, зыбкое благословение – боль поначалу задержались, так что он смог машинально кивнуть Имлериху, одновременно на все его слова сразу, и дойти до прорванной баррикады, и вновь поднять оружие.
Боль ли, или стресс, или что ещё, но мир вокруг становился чёрно-белым лубком, с редкими вкраплениями цвета. Каллиграфия города, пунктуация баррикад. Сьюзан была мертва и Эрих мог лишь мысленно помолить Единого за упокой её судорожного, ищущего луча. Аметистовые точки – множество их – разбросаны по темноте вокруг небрежным взмахом пера. Протёкшие чернила, сбежавшие капли, бесхозные буквы. Рыжая глыба было Гансом, уверенным в своей силе, не видящим своего основания. Тёмно-красная струна было его рыжим напарником, так некстати отосланным прочь – сам Эрих сейчас не боец, и вскоре в заслоне будет одной человеческой деталью меньше, и слишком мало останется рук с оружием. Надорванная желтая мембрана была Алфи, выцарапанным пока из рук Смерти, и если бы Эрих мог сейчас ненавидеть по глупым причинам, он ненавидел бы самоуверенное зелёное зеркало Карла, что всегда отражало лишь самого Тайлера на самого Тайлера. Эрика – пара лазурных крыльев. Людвиг, рядом с ним, салатового цвета ветвь, треплемая волей ветра. Косматый Георг – золотая звезда на предночном-синем. Ярко-желтая свеча Робби. Полупрозрачная, розовая чаша Дитриха, машущего мечом у левого края баррикады так рьяно, словно пытается соткать между мёртвыми и собой второй щит. Рубиновое, ядовито-изумрудное, золотое, морская волна. Седая степь Имлериха среди этого почти незаметна.
И аметист вокруг, слишком много аметиста.
– Что-то внутри их. – Воспользовавшись краткой паузой между ордой и брешью как можно чётче произнес "Ворона", стараясь передать увиденное знание остальным пока была возможность. – Голод, но у всех одинаковый. Все эти мёртвые не сами по себе. Как аметистовая искра внутри каждого.
Какой от того знания был прок сам Эрих не знал. Разве что если кто-то переживет эту ночь, и вспомнит, и расшифрует странные слова, и что-то сделает. Может быть это будет куском мозаики, которая предотвратит такие ночи в будущем. Если бы Эрих мог надеятся по глупым причинам, он бы надеялся хотя бы на это.
На бреши ему хватало стойкости стоять и махать оружием, но удары выходили слабыми, щит тянул вниз, наконец-то пришла боль. Эрих как мог прикрывал Людвига и Робби, что сражались рядом, стараясь хотя бы не быть помехой товарищам, раз уж особо помощью быть не получалось.