Эрих очень хотел расспросить Геогра побольше. Нет, его совсем не утешало что Георг сказал о смерти, совсем нет, нисколько. Машинально он нащупал на поясе меч и вцепился в потёртые ножны, что защищали лезвие, как если бы это помогло вернуть мир к утренней норме.
Наивно Эрих думал что знание ему поможет. К тому же, разговаривая – даже разговаривая об этом жутком предчувствии – он заглушал, хоть и немного, зреющую внутри, пока ещё неокрепшую уверенность что Георг был прав и он сам, и все его сотоварищи, скорей всего, не увидят рассвет.
– Нету. – Также шёпотом ответил он. Говорить с кем-то о таких вещах ещё день назад он бы не стал, но сейчас страх заставлял забыть об осторожности. – Руки у людей есть только. Ты... – Он заколебался, не зная как сказать, но зная теперь что Косматый поймёт так или иначе. – ...Видел слепую старуху, с прялкой?
На площади мысли "Вороны" заметались, он попытался понять что же он видит. При монастыре был госпиталь, и там явно что-то произошло. Вон, монахини (монахини же?) между людьми ходят, перевязывают, явно кто-то ранен. Тёмные пятна, апатичные люди, не апатичные люди, нервничающие солдаты. Кто-то остались внутри (госпиталя?) в том числе и дети. Что-то там произошло и, судя по репликам Имлериха, он отлично понимал что именно, знал природу напасти.
Вспышка проказы? Лихорадки? Чумы? Им придётся убивать больных, пока зараза не поглотила весь город?
При мысле о чуме в нутре у Эриха всё свело особенно судорожным страхом. Кроме милости Единого (или
того, другого) от чумы не было спасения. Но почему тогда раненные, откуда? Было ли что-то хуже чумы? Если это болезнь, второй госпиталь в картину вписывался, но трактир? Бедняцкая кормушка у колокольни? Что бы не происходило, это было в четырёх местах, почти одновременно, как минимум в двух связанных с лечением, и в двух с едой, и всех одинаково бедных, но Эриху не было понять, пока никак не было понять что это, откуда, и какая между ними связь.
Он попытался рассмотреть, что именно происходит среди людей и запятанных белых фигур, но лунный свет и глубокие тени – факелы были как будто совсем незаметны – сбивали все детали, отчего площадь в глазах стражника выглядела как ломанный, дергающийся витраж. Когда вокруг них сомкнулись тихие стены (где звуки шагов той истерической женщины, что побежала вперед буквально перед ними, где они, почему так тихо?) Шмидт машинально повернул голову, попытавшись глянуть назад, но было уже поздно.
– Сэр. – Рискнул обратится он, когда слова ван Даарена повисли над отрядом. "Пекло", "расходный материал", "воины"... это слова войны, не городской потасовки, не даже усмирения бунта или восстания. Десятник знал. У Эриха мелькнула мысль что возможно это всё происходило в Городе не в первый раз. – С кем... мы будем сражаться, сэр?
Увы, но его ломанное горло в момент волнения превратило слова в месиво каркающих звуков.