Странная все же вещь, эта совесть. Казалось бы, стоит только слегка показать зубы, всего лишь соблюсти свой интерес, как откуда ни возьмись заявляется эта мымра и начинает грызть тебя, на зависть всем грызущим и пилящим подлунного мира. С другой стороны, ежили эту самую совесть уважить, то проблем выйдет только больше. Судите сами: во-перовых, твой интерес останется несоблюденным, что само по себе не особо хорошо. Во-вторых, твой визави поймет, что ты, в целом, готов по первому свистку поджать ножки и потесниться, и может обнаглеть окончательно. И не то чтоб Денис не верил в доброе, светлое и сострадательное в людях в целом и в одной взбалмошной особе в частности, но предпочитал эту свою веру на практике не проверять. Хватит уже, в школьные годы напроверялся. Ну и наконец, уступать чувству стыда и ощущению неправильности выбранного решения не позволяла банальная гордость. В конце концов, он мужик, или где? И если его женщина сделалась оголтелой феминисткой, так пускай охолонет маленько, и прикинет, так ли сильно ей нравится жить по заветам некоей госпожи Соланас и ее товарок.
Примерно так размышлял постепенно приходивший в себя со сна Ден, расслабленно валяясь на кровати и пока не осознавая, что кровать, вообще-то, совсем даже и не его. В конце концов, он довольно давно не ночевал в родительском доме и не сильно отслеживал оформление стен в своей комнате, так что непонятный ковер молодого человека не сильно смутил. Была у его дражайшего родителя такая отвратительная привычка – тащить в дом всякую культурно-историческую дребедень, а потом, раздуваясь от гордости, как заправский голубь перед горлинкой, тыкать пальцем в самого пучеглазого зеленого урода и информировать несчастных домашних, что сие есть древнеиндийский бог чего-нибудь-там, и что им всем страшно повезло увидеть его изображение. Впрочем, на данном конкретном ковре ничего похожего на привычных пучеглазиков не наблюдалось, и Денис вяло понадеялся, что его семейка наконец перестала прикидываться дофига культурной и совершила-таки поворот оверштаг в сторону нормального быта среднестатистического россиянина. А такие изменения Ден только приветствовал.
Непонятное украшение, изменившуюся руку и чье-то присутствие за спиной Гришин тоже почти проигнорировал – все эти странные и не вполне приятные открытия свалились на него пока молодой человек пребывал в том особом просоночном состоянии, когда вся информация, воспринимаемая глазом, еще не до конца осознается, и когда хоть пролетающий за окном огнедышащий дракон, хоть группа сотрудниц паспортного бюро лихо отплясывающих канкан, воспринимается как нечто совершенно обыденное. Денис еще раз обвел комнату мутным взглядом и закрыл глаза, готовясь вернуться к тяжелым снам про страдающую Леночку, с которой, как ни крути, он обошелся совершенно по-свински.
Впрочем, задремать как следует ему так и не дали: где-то что-то противно задребезжало, над ухом раздался чей-то голос, плечо что-то кольнуло, а в довершение всех бед Денисово одеяло зажило собственной жизнью и поползло куда-то вниз и вбок. Ден недовольно дрыгнул пяткой и что-то пробурчал. Наверняка это родительский кот, здоровущий полосатый Барсик, с которого хоть сейчас можно было рисовать Грибо из известной книжной серии, нагулявшись по квартире за ночь пришел на давно обжитое местечко и обнаружил, что его уже занял какой-то двуногий. И сейчас подлец наверняка крутится где-то возле подушки, прикидывая, куда бы еще боднуть захватчика, чтоб согнать его со своего места.
Молодой человек завозился, пытаясь поплотнее укутаться в одеяло и оградить себя от посягательств домашнего тирана, и уже потянулся почесать свербящее плечо, как вдруг с удивлением обнаружил, что его что-то не пускает. Денис дернул рукой чуть посильнее – вновь тот же результат. И тут до него дошло, наконец, что что-то в окружающем пространстве капитально не так, и он рывком сел на кровати, широко распахнув глаза. Вернее, попытался сесть – потому как наручники на его правой руке никуда не делись и, в свою очередь, дернули Дена обратно.