Жар двух разгоряченных тел сбивает с ног ночную прохладу. Им не до сна, этим двоим совсем не до покоя. Ночные мотыльки стеснительно заглядывают в окна, о чем-то своем воркуя друг с другом, черные арахниды ловят зазевавшихся мотыльков, летящих на свет, порождаемый этими странными существами, не то ночными, не то дневными - не понять. Черным паукам плевать на людей, им важнее маленькие мотыльки. А мотылькам важнее этот загадочное сияние двух дивных душ. А людям, этим странным существам, вообще ничего уже не важно. Николь и Камаэль сейчас слишком далеки от всей этой ночной суеты.
Прикосновения их становятся жестче, движения быстрее, ощущения ярче, и Николь это безумно нравится. Нравится, как он сжимает ее ягодицы, нравится, как прикусывает ушко, нравится, как сжимают его сильные пальцы маленькую ее грудь, нравится чувствовать в нем умопомрачительное звериное начало, и самой становиться чем-то больше, чем женщина. Поцелуи его стали требовательнее, объятия крепче, тело тяжелей, и вот уже Николь отдается не ангелу, но мужчине. Мужчине, берущему ее так, как ему хочется. И от того ей еще сильнее хочется ему отдаться. Он прижимает ее к себе твердой рукой, она поддается его желанию, он перекатывается на бок и ложится на спину, удерживая ее сверху. Николь хитро улыбается этой перемене, только он не видит ее улыбки.
Движения ее становятся плавнее, но отточенней, теперь она не спешит, наслаждается этой своей позицией. Он кладет руку ей на грудь, наслаждаясь ее страстью в упругой груди. Второй своею рукой он продолжает ласкать ее так, будто знает, чего ей сейчас не хватает. Медленно и вальяжно набирая темп, она закусывает нижнюю губу, зная, что та прольет свою кровь в сладостном пике страсти. Движения ее бедер по-началу разнообразны, гибкая девушка выбирает из сотен карт телодвижений ту, что ей по душе. Кажется нашла. Да. Определенно так. Она чувствует, как он напрягается, мышцы груди его взволнованно каменеют, и она снова хищно улыбается. Николь любит чувствовать мужскую слабость на пути к свободе. И она дарит ему эту слабость, медленно и томно наращивая темп, чувствуя под собой его горячее тело, жаждущее умереть от неги вместе с ней.
В какой-то момент, когда оба уже на грани безумия, Николь склоняется к нему в последний раз, целует его нежно, будто на прощание, придерживая нежными пальчиками сильный подбородок, проводя язычком по небу и зубкам, чуть оттягивая нижнюю губу, будто не желая расставаться с нею, и, отталкиваясь тонкими руками от напряженной мужской груди, Николь идет одной ей известной дорогой, уводя его за собой в свою страну забвения. Тело ее прекрасно знает вереницу этих движений, и Николь, на грани блаженства успевает подумать о том, что совершенно не планировала такого исхода дня. И от того блаженная улыбка расцветает на ее лице, и где-то в груди возникает томительное чувство удовольствия и сладостного предвкушения грядущей эйфории. Нежные бедра ее умело наращивают темп, чувствительность выходит за пределы переносимого, капля крови стекает по ее подбородку, свидетельствуя о прокушенной губе в порыве страсти, и Николь, чувствуя, как Камаэль вот-вот потеряет голову от удовольствия, доводит их до этой грани, за которой все сливается в умопомрачительное удовольствие, разливающееся по телу.
Тьму ночи огласили их стоны, и птицы от этих сладостных звуков взмывают в небо, уводя за собой окончательно сошедших с ума мотыльков. Выгнутое дугою белое тело с запущенными в растрепанные локоны пальцами, застывает на стальных мышцах мужчины, сжимающего руками ее бедра и потихоньку ослабляющего свою хватку от пережитого удовольствия. Она, едва живая, валится к нему в объятия, зарываясь лицом в шею и сопит ему на ушко, пока так и не засыпает, оплетая его ручками-ножками, чтобы никуда не убежал. Нежная, беззащитная, словно ребенок, доверяет она ему свой зыбкий сон, покуда первые лучи рассвета не тронут румяную от утех кожу на ягодицах. Покуда не наступит новый день.