Хансар-Унт
Скрип-скрип... Это была хорошая ночь.
Нет. Не из тех ночей, когда черные волны играют с белым, как оголенная кость, лунным светом. Нет. И не из тех ночей, когда ублаженный женой, ты разваливаешься на теплой шкуре и в сытой полудреме. И нет... нет, не из тех ночей когда весело трещит костер, а борода лоснится от жира и можно послушать что-то славное об охотах, набегах и чужих дочерях.
Эта ночь была просто ночью удачной охоты.
На редкость крупный куран плотно притянутый к шестам-носилкам пялился замершим взглядом из-под полусомкнутых век. Хороший куран. Толстый. Куран обещавший каждому охотнику в ближайшем будущем если не лунные ночи, то уж точно сытые и приятные.
Скрип-скрип...
Только ночь то еще не кончилась.
Хрипло и низко завыло, и охотники прибавили шаг.
Слишком хрипло и слишком низко... Никто не переглянулся многозначительно, никто ни чего не сказал, и лишь стиснули зубы да покрепче взялись за древки возвращающиеся охотники. Хмурыми стали их лица. Зло прищурились их устремленные в серую ночь глаза.
И снова раздался вой.
...слишком хриплый и слишком низкий для того чтобы быть произведенным живым зверем.
Сразу стал по особенному тяжел несомый куран. Сразу заныло, засосало, похолодело где-то внутри.
Кто-то тихо зашептал молитву.
Рогатая тень поднялась на горизонте, загораживая, выглянувшую на один миг луну. Черный силуэт огромного уродливого зверя на мгновение обрисовался в слабом свете и снова исчез, растворенный серой снежной мглой. Слишком далекий враг, чтобы быть опасным прямо сейчас. Слишком сильный, чтобы им можно было пренебречь. Слишком тяжелая ноша, чтобы с ней можно было убежать. И слишком желанная, чтобы ее можно было бросить.
Скрип-скрип... - идут охотники, поочереди сменяясь под носилками.
Фьють-фьють... - наметает в бороды снег.
Не пошел в этот раз за ними рогатый мертвец.
Не пришлось бросать на откуп курана.
Да, это была хорошая ночь.
Етхирншасс
- Слава великому Ящеру, - на всякий случай пробормотал Шемшес, впрочем довольно неуверенно.
- Йэшу слава, - четко и звонко, но немного зло, вернул ему юноша.
Старый парвс внимательно осматривал распростертое перед ним нечто.
Шемшес и раньше слышал об этих созданиях, но до этого момента то были только сказки и пустые слухи, и надо сказать, он до последнего надеялся что все это было неправдой. Оно... это... это было тело, вне всякого сомнения, оно еще недавно ходило и ело, может быть даже бегало и говорило, как это могут делать сами парвсиане. Но одновременно это было растение. Покрывающая тело зеленая тонкая пленка больше походило на кожуру афрофакуса, чем на чешуйчатую кожу ящера или покрытую шерстью шкуру рагура. Уродливая ботва на том что должно было быть головой. Отсутствие выраженных гениталий... Шемшес брезгливо поднял нижнюю конечность распростертого тела и осмотрел пространство между ног. Может быть оно было "женщиной"? Осторожно потыкал кончиком палки в пах и нащупав крошечное отверстие неопределенно хмыкнул.
- Если это баба, то у мужиков хуй должен быть меньше когтя на мизинце, а если это мужик... то какие же должны быть у них бабы?
Молодые ящеры оскалились, гримасничая и переглядываясь. А сам Шемшес презрительно сморщился и сплюнул. Нет, он давно вышел из того возраста, когда о враге судят по размеру гениталий, но поскольку эти древесные твари с юга действительно существуют, и поскольку они действительно представляют опасность, в чем племя золотой чешуи сегодня убедилось, потеряв несколько юных охотников, то лучше всего позаботится как о ненависти так и о презрении.
- Тащите это ко мне, - процедил старик сквозь зубы невольно прикасаясь к висящему на груди костяному ножу.
Надо будет посмотреть что у этой дряни внутри, а заодно и показать остальным.
Силгранд
- Значит, ящерица?
Старший древ недоверчиво покосился на охотников.
- Вроде этой?
Тут все присутствующие повернули головы и посмотрели в одном направлении. Толстая золотистая ящерица грелась на камне. Ящерица видимо смутившись столь пристального к себе внимания, забеспокоилась, завертела головой и уползла прочь.
- Только больше?
Взгляды всего собрания вновь обратились к нему. Покрытый, переходящими в трещины, морщинами сингруд язвительным голосом задавал вопросы хранившим молчание и опустившим головы охотникам.
- Да что же вы молчите? Вы сами себе верите?
Тут один из охотников поднял голову и встретился со старшим древом непреклонным взглядом.
- Мне нечего добавить к сказанному. Клянусь милостью Создателя, ни одного слова лжи не слетело с наших уст. Северный лес богаче нашего, плоды там слаще и ароматнее, а рагуры толще. Только живет там другой народ. Не такой как вы и я. Не другое племя, как Высокие Древа и Солнечные Ростки, не другие по виду, как Долинный Комель. Но другой в самой крови и плоти своей. Телами как та ящерица, но ростом выше любого из нас. Они ходят на двух ногах, как мы. Держат копья, как мы. Но немы и злы, как шайтаны. Это они убили Синдтсата! И мы убили двоих из них! Но их было больше и мы ушли. А когда вернулись - не было ни их тел ни тела моего брата.
Алиил
Долог век альвов, и потому особенно рьяно борются они за свою жизнь. Редок детский смех в домах альвов, и потому особенно крепко держатся они друг за друга. Велика мудрость альвов, а потому глубоко познали они свою суть.
- Свеом, что с тобой, милая?
Стройная и крепкая как гём-ве альвийка находилась в каком-то особенном тревожном оцепенении. На ее побелевшем лице выражалась невысказанная мука. Её супруг, покрытый шрамами Се-Гун, такой суровый и могучий охотник, сейчас был похож на молочного теленка лей-по, потерявшего маму.
- Ты дома... ты была в трансе... все в порядке... ты дома... - Се-Гун пытался ее успокоить, не понимая, в чем причина охватившей Свеом тревоги. Впервые увидев ее в таком состоянии, он не видел причины и пытаясь отыскать ее, полагал что супруга ушла слишком далеко в своей медитации и потеряла ориентацию во времени и пространстве.
- Ты потерялась? - продолжал он. Се-Гун хотел добавить что-то еще, но сильная рука альвийки как клешня краба вцепилась в его руку. Сильная и такая-же холодная и влажная.
- Ты меня не оставишь? - ловя его взгляд своими расширенными от ужаса глазами, срывающимся тоном проговорила Свеом.
Альв усилием воли заставил непроизвольное сглатывание остановится. Его кадык взметнулся вверх, но замедлился и вернулся обратно, а рот наполнился мешающей говорить слюной.
Взгляд.
Удар сердца.
Второй.
Кадык быстро взметнулся и опал.
- Я тебя никогда не брошу. Ты же знаешь Свеом. Мы созданы друг для друга. Куда ты... туда... и я.
- Нет. - Тихо прошептала она. - Нельзя тебе туда. Ты живи. Ты слышишь, живи... что-бы со мной не случилось.
Он смотрел на нее все еще непонимающим взглядом. А она взяла его руку, уже ослабевшей, но все еще холодной и влажной рукой и стала водить по своей щеке, шее, груди.
- Я почувствовала это... Я увидела это в себе... тоже что и Лей-Гун. Тоже что и Саолай...
Он начал понимать. Он понимал и не верил. Он, не боявшийся ни штормов ни акул, ни богов ни людей, отказывался принимать жизнь такой, какой она представала перед ним сейчас.
Она что-то еще говорила, но Се-Гун слышал ее словно сквозь рев урагана. Он вспоминал как убивали обезумевшего Лей-Гуна, он вспомнил выпученные глаза и изуродованное гримасой безумия лицо Саолай... Он понял, что именно ему предстоит умертвить свою жену и что он никогда, до конца своих дней, не забудет ни того как будет ее убивать, ни того какой она станет, если ее не убить.
- ... милый, слышишь, я хочу жить... я хочу жить, но я не хочу... не хочу становится такой. Будь со мной... свяжи меня, спутай, запри... не подпускай меня к себе не убедившись что я это я, но будь со мной пока я жива... люби меня, пока я - я... а потом... а потом когда...
Он прикрыл ей рот своим пальцем.
- Не говори ничего.
- Я хочу жить... еще один восход, закат, луну... а потом...
- Тсс... не говори ничего.
И она замолчала.
******
Он запер ее. Он связал ее. Он спрятал ее от посторонних глаз. Он знал, что по законам рода ее полагалось умертвить, пока она не стала опасна, но презрел закон. Он знал что кровавое безумие предаст ей силы и не расставался с оружием ни днем ни ночью. Но пришел новый рассвет, а Свеом оставалась собой. Затем пришел еще один рассвет. Другой. Третий. Четвертый. Прошла луна. Его жена изменилась внешне. Ее волосы выпали, кожа огрубела, а само тело стало больше... она больше не походила на высокое дерево гем-вэ, она теперь была похожа на быка лэй-по но она осталась собой. Его женой. Свеом. Той, что была создана для него и которой он поклялся в вечной любви.
Моистлин-Намор
Крики восторга, хохот и одобрительное рычание раздавалось со всех сторон. Был теплый солнечный день, источая вкусный запах в яме запекался огромный кнуус, и собравшийся вокруг ручья народ находился в приподнятом настроении. Обычно в этом ручье брали глину, или купались, но сейчас собравшаяся толпа развлекалась образовавшейся потасовкой. Великан Дуум, не поделивший что-то с братьями Кранак, решил проучить их, и сейчас, к вящему удовольствию большей половины племени окунал их по-очереди в грязевые потоки.
Кранки кричали, брыкались ногами, размахивали своими отнюдь не маленькими кулаками но Дуум был непреклонен. Великан Дуум не был просто здоровяком с крепким сложением и широкой костью, хотя и такие имеются среди доиморцев. Дуум был одним из тех редких счастливчиков, коим удалось пережить рапсодию и не свихнуться. За несколько лет он стал почти вдвое шире и крепче. И надо сказать - в десять раз уродливее, шутки над чем вероятно и послужили причиной происходящего действа.
Похожий на скалу Дуум одной рукой подхватывал верещащего наказуемого, подбрасывал немного вверх, заставляя перевернуться и другой снова окунал в грязь. Кто-то из толпы что-то снова крикнул. Дуум остановился, выпрямляясь во весь рост и криво улыбаясь оглядывая толпу. Но тут, один из братьев улучшил момент и подняв черную от воды и водорослей корягу, размахнувшись, с треском ударил ею о спину великана.
Толпа возмущенно охнула.
Дуум пошатнулся.
Негодующе заревел.
Смельчак Кранк попытался бежать, но впопыхах подскользнулся и снова упал в грязь.
И потеха продолжилась.
Дуум был силачом, но не дураком. Дуум знал как быть лидером и как быть убийцей, и умел отделять одно от другого. Он полоскал недоумков в грязи и думал о том, что свернет им шеи чуть позже, при других обстоятельствах.
Северный Морвлэнд
Хемшет затрепетал жвалками.
"Много тыкв" - сообщили сигнальные знаки из запахов и жестов.
"Много тыкв" "Много личинок" "Ты" "Я" "Хорошее место для кладки" "Мясо и тыквы"
"Мало рыбы" - отвечала ему Хумшаж.
"Мало рыбы" "Плохое место" "Много больных" "Открыто" "Опасно" - системой сложных сигналов возвещала она о своих тревогах.
"Нижние пещеры. Хорошее место. Нижние пещеры" - снова уговаривал он.
"Пещеры - плохое место" - не соглашалась она.
"Куда? Где кладке быть?" - вопрошал он.
"Скалы - хорошее место" - отвечала она.
"Скалы - плохое место" - не уступал он.
"Я" "Нашла" "Хорошее место" "Скалы" - снова продолжала Хушмаш.
И Хемшет согласился. Не сразу, но он пошел за ней. Ведь Хушмаш была хорошей самкой, лучше во всяком случае, ему, Хемшету, было уже не найти. Красивый, широкий яйцеклад и здоровый цвет чешуи.
Только умер Хемшет внезапно.
Острый камень пробил ему головной шов и превратил мозг в сочащуюся слизью кашицу. А потом со скалы спустился новый раш, и обдавая, внезапно ставшую свободной, Хумшаж сладострастными феромонами выразил одобрение поведению своей возлюбленной.
"Слишком много спорил" - просигналила она.
И новый ухажер ничего не сказал на это.
А потом сладко они урча ели мозг Хемшета, долго совокуплялись и устроили кладку в нижних пещерах, пристроив панцирь новоубиенного в качестве ночного горшка.
Вирпомако
Уж до чего фортранцы считали себя прирожденными менялами да хитрецами, только похитрее они встретили народец на юге своих лесов. Там где заканчивал расти пушистый сухмат, там, где нельзя было встретить ни солнечных тыкв, ни мясистых гиготропов, там жил новый, удивительный народ. Их смешные наречия совсем не походили на говор самих фортран. Их лица имели странные черты, их кожа была другого оттенка, а лицо и большая часть тела были совсем лишены волос. И бог, которому они приносили жертвы совсем ничего не говорил им о кукурузе... Но что-то общее было у этих двух таких разных народах. Вот это то общее и заставляло их то снова встречаться, то снова расходится в задумчивости. Это общее заставляла осторожных фортранцев быть еще осторожнее. Хитрость. Дети кукурузы чувствовали что южные соседи далеко обходили их в искусстве поворачивать дела в свою сторону, и фортранцы уходили обратно в сухматовые леса. Но потом любопытство побеждало, и они снова возвращались на границы с солнечными, колосящимися золотом, такими не похожими на Вэй полями. Возвращались, чтобы дождаться южных соседей и обменять приевшуюся засушенную тыкву на удивительную красную ягоду или шкуру гиготропа, которая была у каждого, на редкую, или вообще не виданную в Ирмако, и потому такую ценную шкуру кнууса.