Остаток дня тянулся довольно медленно – для некоторых. Надин отправилась спать, и, судя по всему, предыдущая ночь для нее была бурной, потому что никто не заметил, чтобы она выходила из своей каюты до утра. Рейво и Танкред готовились, по меньшей мере, морально, к внезапному нападению Монтрея и его приспешников, и мало что так замедляет течение времени как активное ожидание внезапного нападения. Клептон дождался возможности говорить, и, поскольку флиртовать с Надин не было никакой возможности по причине ее добровольного затворничества, отправился исследовать корабль. С твердым намерением излазить его сверху донизу. Бугор и Гауль решили порыбачить…
Танкред, Рейво
За время, проведенное на корабле, паладин и инквизитор смогли оценить состав команды как качественно, так и, наконец, количественно. Всего, включая капитана и первого помощника и не включая пассажиров, на "Откровении" плыло двадцать восемь человек, одна ручная обезьяна (макака), два попугая и неизвестное количество крыс. Последние отличались умом и сообразительностью, а также были подозрительно хорошо организованы (хотя подозревать их связь с кем-то из людских членов экипажа оснований не имелось) – выходя из каюты Рейво заметил, как троица худощавых крыс профессионально обчищает мышеловки, расставленные в комнате, куда выходила дверь из обиталища паладина с инквизитором. Синж потом очень ругался и подозрением косился на пассажиров.
Но, что бы из себя ни представляли корабельные крысы, настоящая угроза исходила от экипажа. Потенциальная, во всяком случае – шансы ее стать реальной зависели от правильности догадок, базировавшихся на выявлении злой ауры. Дальнейшее изучение показало, что всего обладателей таковой на корабле шесть, что составляло чуть больше одной пятой всего экипажа. Для эффективного бунта достаточно было и меньшего количества. К тому же, стопроцентной гарантии успеха зрение паладина или способность инквизитора не давали – для того, чтобы аура стала различимой, ее носитель должен был в определенной мере закоренеть в нехороших поступках.
И в ситуации, где большинство уже являлось потенциальными бунтовщиками или просто могло склониться на их сторону, следуя, например, приказу Монтрея в отсутствие (или при более чем вероятном бездействии) капитана, то воины закона не могли поручиться за шансы свои и своих коллег. Будь вместо наспех собранной команды опытный, сработавшийся отряд – сомнений в исходе было бы мало. Но сейчас… А возможный противник был не из простых – истории Синжа, хотя местами и были приукрашены, говорились без полноценной лжи, а команда, которая плавает к Мванги, Катапешу и ходит верх по Селлене через Речные Королевства, явно не из простых моряков состоит.
Ни один из них не ходил невооруженным – кортик, кастет или топорик были у каждого под рукой всегда, а по всему кораблю располагались укромные ящики с оружием. Надин первой удалось оценить арсенал, но потом подфартило и инквизитору – татуированный матрос с серьгами, видимо, либо на постоянной основе отвечал за состояние оружия, либо сегодня было его дежурство, чистил клинки и на нижних палубах. Запасы были неплохими в плане качества, хранились бережно и были легко доступны команде – не зная, где именно они располагаются, обнаружить их было сложно. И Рейво был уверен, что видел далеко не все. Брони матросы не носили, но несколько человек (не меньше трех) явно обладали магическими защитными предметами. Зачарованное оружие было на виду лишь у капитана, но никто не мог поручиться, что где-то в "запретной" части корабля (к которой относились запертые каюты в кормовой надстройке), не хранятся запасы на всякий случай.
Пользоваться оружием матросы тоже умели – пару раз пассажиры становились свидетелями борьбы или учебной драки, когда более опытный матрос показывал менее опытному (или просто привыкшему к другому стилю боя) приемы. Подобное обычно происходило при определенном стечении отдыхающих после смены матросов.
Бугор, Гауль
Синж сразу же отправил к Гомелу, которого описал как лысого мужика в синих штанах с позвякивающими при ходьбе нашивками, и который оказался заядлым рыбаком и Гомером. Смена, правда, у него не кончилась, и поначалу посматривал он на внезапно возжелавших рыбалки пассажиров подозрительно. Но потом, когда они расселись на корме (удочек оказалось с избытком) и приступили к попыткам выловить чего-нибудь свеженького на сковородку Синжу, атмосфера недоверия куда-то улетучилась сама собой.
Гомер оказался настоящим знатоком рыбной ловли, как морской, так и речной, а также специалистом в ловле с берега, со льда и, что неудивительно, с борта корабля. И поэтому сразу предупредил, что на такой скорости поймать вряд ли что-то выйдет, потому что в местных водах рыба просто не поспеет за движением наживки. Но мероприятию это, разумеется, не помешало – в настоящей рыбалке улов далеко не всегда является самым главным. Так вышло и на этот раз – где-то в неопределенный момент времени появился самогон (Билли Бой гонит, с шрамом через щеку) и вяленое мясо в качестве закуски, и время полетело гораздо быстрее.
Матрос оказался весьма разговорчивым, особенно под действием выпивки, хотя и не столь талантливым в изложении историй, как кок. Учитывая обстоятельства, беседа вертелась вокруг рыбалки, и рыбачил Гомер практически везде, где бывала "Жемчужина". А бывала она много где – но больше всего, судя по рассказам, впечатлил Гомера гигантский южный город, по размерам почти не уступающий Абсалому, где сосредоточена торговля океана Обари. Сам он родился в Городе-в-Центре-Мира и предполагать даже не мог, что где-то есть нечто, способное потягаться с Абсломом в величии. Сходное ощущение оставили и походы к самому западному краю Внутреннего Моря, туда, откуда виден непрекращающийся шторм Глаза Абендего – даже для побывавшего в передрягах и бурях моряка вид этого вечного урагана, сравнимого по размерам с крупнейшими странами Голариона, стал потрясением, нередко являвшимся во снах…
Рыбы выловить не удалось, но вот время приятно провести и получить приглашение еще посидеть как-нибудь – вполне. А еще выяснить, почему на пассажиров смотрят косо. Как и намекал Синж, проблема заключается в том, что моряки искренне верили, что корабль с искателями приключений никогда не доплывает до пункта назначения без оных приключений. А еще у подобного рода "груза" есть привычка совать свой нос туда, куда не следует…
Ричи Клептон
…чем Ричи и занимался. Просто потому, что "облазить весь корабль" без этого просто не получилось бы. А Клептон был весьма целеустремленным молодым человеком.
Прежде всего выяснилось, что кое-куда лучше не заходить. К этим местам относились носовые каюты, где обитал капитан и, судя по всему, Монтрей. Выяснил это Ричи очень неприятным способом, когда во время абсолютно честно искренне случайного забредания в носовую надстройку за спиной у него будто бы из ниоткуда материализовался Монтрей и весьма холодным и неприятным голосом поинтересовался, чем именно "пассажир" тут занимается. Пришлось ретироваться. Кормовая надстройка вообще была заперта на ключ, и чтобы пробраться туда, нужно было совершить ряд смертельно опасных акробатических трюков, пробираясь к окнам по внешней обшивке, а потом, держась одной рукой, вскрывать окно снаружи. Днем это вызвало бы фурор, ночью – никем не замеченное падение в океан со всеми вытекающими. Каюта матросов (общая – они жили в не менее спартанских условиях, чем пассажиры) тоже была запретной зоной. Когда Клептон сунул туда свой нос, то наткнулся на двух мужиков сурового вида и брутального телосложения, которые всем своим видом намекали на предстоящий полет носом вперед, если телекинетик сделает еще хоть один шаг.
Без проблем удалось полазить по палубе (несмотря на заковыристую брань матросов, которым Клептон изредка попадался на пути), кормовой и носовой площадках, и даже заглянуть под покрывала, где действительно оказались баллисты и катапульта. Палуба, на которой обитали сами пассажиры, была по большей части доступна – за исключением упомянутых выше кают экипажа. В грузовой трюм удалось пролезть без проблем, и обнаружить там немало запломбированных ящиков. Охраны не было – видимо, никто не предполагал, что кому-то придет в голову попытаться спереть деревянный ящик весом в центнер-другой и пытаться протащить его через три палубы, а для разбора мелких краж имелись какие-то другие способы. В камбузе встретился Ричи с Синжем, который, готовя обед, не преминул поведать гостю историю о каннибалах Мванги и странном случае, как во время одного из пережитых коком нападений пиратов попытавшийся ограбить кока бандит поскользнулся и упал, после чего на него свалился котелок кипящей воды, несколько ножей, молоток для отбивки мяса и еще несколько кухонных принадлежностей острых или тяжелых.
День, в общем, выдался насыщенным. Но вот с Надин пообщаться не удалось.
Надин
Надин спала. И видела сны. Точнее, сон – странный и немного тревожный. После пробуждения не удалось вспомнить некоторые детали, и именно их отсутствие в общей картине беспокоило. Сам сон был про воду. Она текла перед полурослицей, но ощущение направления постоянно менялось. То казалось, будто вода течет под ней, то над ней, то справа от нее, то слева… иногда вода была вокруг, а иногда менялось расстояние до нее, вырастая или увеличиваясь. Бесконечность воды, и никакого ориентира для определения своего положения относительно ее.
Обед
Обед первого дня прошел без эксцессов. На разделившихся (на доверявших стряпне Синжа и предпочитавших есть свое) пассажиров никто не напал, а, насколько могли судить Рейво и Танкред по состоянию вернувшихся с обеда спутников, либо в еде яда не содержалось, либо он был весьма изощренным или действовал далеко не сразу. Те же, кто решил покушать с матросами, убедились, что деньги свои Синж получает не зря, и является весьма уважаемым человеком в коллективе. Потому что сложно не уважать человека, который может изготовить из простых запасов, рассчитанных на долгое хранение, что-то настолько вкусное. Похлебка была сытной, ароматной (благодаря катапешским специям, как похвастался сам кок) и вкусной.
День второй
До полудня все шло нормально – корабль плыл, матросы работали и отдыхали, пассажиры занимались своими делами. А после полудня ветер стих. Монтрей погнал людей на весла, но, учитывая необходимость работать в смены и численность экипажа, эффекта особого это не дало. Объяснялось это просто – на весла людей дополнительных нанимали в городах, располагавшихся в устьях реки или по течению этой самой реки. По морю "Откровение Жаклин" ходило под парусами. Которые теперь висели, как вялые тряпки.
Матросы собрались на палубе, один из них, явно напросившись на просьбы окружающих, сбегал за гармоникой и начал играть. Гармоника была не слишком хороша, и композиции, являвшиеся чисто инструментальными, нередко походили на дыхание дракона-астматика. Но вот голос у матроса, отзывавшегося на кличку "Шанти" был хорош, и песен знал он много. Некоторые из них пассажиры (против присутствия которых никто особо не возражал, хотя некоторые и пробурчали нечто вроде «ну, накликали штиль, но чего уж тут поделать») слышали, некоторые нет, но вот коллеги Шанти слышали почти все и требовали новых. Немного покочевряжившись, певец прочистил горло, растянул гармонь и запел, сам себе аккомпанируя.
Жила на свете прекрасная дева
Молодого моряка любила
Целовала его, обнимала его
Говорила, что любовь хранила
Они в брак поклялись святой клятвой вступить
Когда он из-за моря вернется
Они в брак поклялись святой клятвой вступить
Или так рассказ ее вьется
Но парень моряк был, матрос простой
И покинута была дева
Целовала его, обнимала его
Говорила, что любовь хранила
В морях южных, где штормы гремят
Судьба моряка достала
На рифы напоролся его корабль
За бортом его гибель ждала
И прекрасная дева, тоскуя одна
За годы ждать устала
Время прошло, и клятву свою
Забывать она стала
Повстречала другого, хорош был с лица
Обещала на нем пожениться
И забыла матроса, что погиб давно
И клятву, что любовь сохранится
Накануне венчания странный гость
Постучался к невесте в двери
Водорослями обмотан, пропах морем
Кто то был – никто не поверил
Прогнившая плоть, матросский колпак
Моряк это был невестин
Вернулся он к деве, от которой ждал
Соблюдения клятвы и чести
Дева испугана сильно была
Но он ее успокоил
Целовал он ее, обнимал он ее
И скрылись они под водою
Море их дом теперь, вместе вдвоем
Они в пучине бытуют
Моряк и дева, чья клятва любви
Не пропала впустую
Далеко не всегда рифма была идеальной, и нередко Шанти компенсировал это темпом песни, интонациями или ударениями. Но история захватила даже бывалых моряков, и, если предыдущие композиции нередко встречались смехом или в ходе их исполнения кто-то перешептывался или вел, не стесняясь, беседу, то к концу этой все молчали. И, когда дежурный матрос закричал, что есть ветер, разошлись по постам задумчивые.
А ветер… Ветер как раз к вечеру и вернулся. Солнце уже садилось, но еще не коснулось линии горизонта.