Сложно сказать, что именно привело Ронни к цепочке дальнейших рассуждений. Подросток просто шагал, месил глину и грязь потемневшими до цвета ржавчины ботинками, а в его мысли, следуя за синаптическими реакциями, вкрадывался холод. Он когда-то читал в забытом на заднем сиденье автобуса журнале «Занимательная арифметика» (из тех, что малым тиражом издаются консервативными провинциальными типографиями по заказу консервативных провинциальных обществ), что арифметические операции на инстинктивном уровне интересны человеку. Цифровая грамота выступает в роли абстракции, управляемой чётко прослеживаемой логикой, и склонное к архетипированию человеческое сознание с радостью встречает аналогично построенный символический аппарат. Теперь Рон готов был бы поспорить с авторами статьи. Почему-то арифметические операции с переводом того, насколько ему холодно, из одной температурной шкалы в другую не вызывали в нём инстинктивного интереса. Даже больше: не интересовали Ронни и сведения о том, равно его субъективное ощущение замерзания минус семи градусам Цельсия, 479 градусам Ранкина или девятнадцати Фаренгейта. Как ни странно, его сознание встречало эту аналогию без всякой радости.
Ронни просто двигался вместе со всеми, стараясь не упасть духом и краем глаза держать в поле зрения всех остальных. Даже настырного Рида, которому удар по башке, кажется, принёс не больше неудобств, чем курице — высиженное яйцо. На свою собственную расцарапанную щёку и челюсть Фолк внимания не обращал. Было слишком холодно, чтобы чувствовать боль. И слишком мокро, чтобы чувствовать что-то ещё. Когда он перестанет идти быстро, он замёрзнет. Не сразу, конечно — это ноябрь в Штатах, а не Северный Полюс с голодными медведями — но попробуйте убедить себя в этом, когда вам лишь полгода назад стукнуло семнадцать, а любимый свитер слипся на горле между кожей и шарфом.
Тем удивительнее был тот факт, что Ронни Фолк умудрился зарегистрировать колокольный звон, и звон не проплыл мимо него. Спустя одну секунду этот внешний раздражитель перекочевал из плоскости слуховых ощущений в нервный импульс. Спустя две секунды вложенный в подкорке инстинкт-отклик на резкий и немелодичный лязг языка о колокол заставил мозг Фолка вырваться из спячки и мгновенно заработать. «Мне требуется команда оператора!» — кричал бы мозг, если бы был огромным автоматизированным заводом.
Но мозгу Фолка не требовалось быть заводом.
Спустя три с половиной секунды Рон остановился.
— Стойте. Колокол.
Его глаза метнулись к дверям и ставням ближайших домов, уже давно и очевидно отличающихся от застройки современного Редстоуна. Того Редстоуна, чью этимологию названия так долго и заунывно разжёвывал два дня назад мистер Робертсон. Того Редстоуна, «который наполовину был отстроен заново». Не красная глина, нет.
Нет, Ронни.
Колокольный звон перетёк в маркер скрытой опасности. Общее напряжение заставило Ронни обработать ситуацию со скоростью профессионального аналитика бейсбольных матчей, и к арифметике эта спешка не имела никакого отношения — на кону стоял не счёт «Ред Сокс», а...
Красная краска.
Рон завертел головой, надеясь, искренне надеясь ошибиться.