«Да он не врал... И ему всего семнадцать! А по роже все двадцать скормишь», с удивлением отметил про себя Ронни, с невесть откуда взявшейся бережностью закрывая папку. Он вернул картонный прямоугольник обратно, чувствуя, что сжигавшее душу любопытство ушло. Главная цель последних двух суток была достигнута, и Рон почувствовал себя неловко — вуайеристом, заглядывающим в чужой будуар. Пусть мера подробности дел скрывала детали личных жизней как толстый домотканый гобелен на воображаемом окне, заглядывать дальше не хотелось. Уже выходя из картотеки, Рон понял, почему.
Графа «социальные привязанности» не давала покоя своим названием. Чего это такого сексуа... тьфу, социального было в придурке, который едва ли не сходу пожелал засветить в рожу Дабл Ди? Фолк действительно не имел понятия ни об этом, ни как это словосочетание понимать, но сама формулировка задела какую-то струну внутри. Как будто его потроха стали гитарой для большого духовного МакНевилла, наигрывавшего на них романс времён Золотой лихорадки. Рон передёрнулся.
«Вот блин. Уже глюки в духе Лайтмана в башню лезут».
Он поскорее сфотографировал на отвратительную телефонную камеру нечёткий план взломанной двери с торчащей из замка палочкой, подсвечивая фонарём, а затем принялся приводить вход в прежнее запертое состояние. Пора было линять из школы.