И как только убрали они массивную плиту, кряхтя от натуги, разверзнулась земля пред ними в кратком ослепительном миге показавшейся из-под плиты черноты, открывая проход в подземный мир. Повеяло тошнотворным духом, что зловонием разложения трупов с хищным ликованием вырвался на белый свет. Где бы ни крылось там в объятьях кромешной тьмы зло, оно засело в томительном ожидании, что очередные жертвы спустятся в его логово.
Всё было тихо. Пока. Монстры нападут тогда, когда наивная горстка героев, солдаты княжества Кряжина, не будет ожидать этого. Нападут оттуда, откуда они не будут ожидать этого. Нападут в тот момент, когда выбраться обратно у них уже не будет возможности. И будут новые трупы гнить, порождая зловоние.
Но кому-то из героев не было дела до нависшей над ними тягостной атмосферы. То был Элвин. Он плёлся позади всех, разглядывая стены и пол, которые много лет назад обтесали дворфы, народ-побратим скальных гномов. Вначале волшебник разглядывал камни своим тёмным зрением, и всё увиденное представлялось ему в оттенках серого, но потом, когда показалась облюбовавшая стены и потолок плесень, изливающая тусклый голубой свет, он перешёл на обычное зрение, способное различать цвета. Надписи на гранитных сводах арки его заинтересовали. Оставили их дворфы, создавшее это место? Отчего безжалостное время, столь упорно подтачивающее сооружение со всех сторон своим влиянием, не смогло стереть эти надписи? Вопросы роились, и любопытному Элвину нужны были ответы на них, даже если рядом находился переродок с сворой волков.
Фамильяр не разделял энтузиазма и некоторого оптимизма своего хозяина. Даже трупы, даже тошнотворная вонь не смогли заставить Элвина отставить в сторону его любопытство. А вот Шорохпеду было не по себе. Котяра оставался у ног волшебника, будто приклеенный к ним, и, кажется, не собирался от них отлипать. Порой жалобно и тихо мяукал. Не нравилось ему тут.