Эрик ехать рядом с Бьорном не стеснялся. Эрик Веселое Копье не стеснялся никого и ничего, а потому пони своего пинками и руганью (не складывалось у него со зверьми) заставлял ехать по правую руку от старого кормчего, ноздря в ноздрю.
Четырехтактный Бьорн был одним из немногих людей, которых Эрик глубоко уважал. Может, потому, что себя в седых летах видел точно таким же. Впрочем, до седых лет Веселое Копье доживать не собирался. О чем сейчас залихватски кормчему рассказывал, то так, то эдак историю о своей будущей смерти поворачивая.
- Умру, - Говорит. - С копьем в руках!
И молчит секунд пять, блестящим взором сверля прозрачную зимнюю даль.
- Но на бабе.
Взрывается хохотом Бьорн, лишь на пару мгновений обгоняя в этом деле самого говоруна-хирдмана. Не станет обычный островитянин шутить так со смертью - рядом ходит, еще услышит. Но то Эрик, локин сын, ему и не такое с рук сходит. Вот и смеется Четырехтактный.
Отсмеявшись, свою историю начинает. А как закончит, так подоспеет Эрик с новой байкой. Бывалый Бьорн, есть ему, что порассказать. Но молодой хирдман не отстает - хоть опытом в подметки собеседнику не годится, так воображением берет. Про змеев морских заливает; про цвергов, что у берегов ходят и даже по воде за кораблями гонятся; про людей каких-то металлических.
Смеется Бьорн, за живот хватается аж с такого. Смеется и Эрик.
Так и едут, весело. Уже с дороги к празднику настроением готовятся.