Пожалуй, мы можем убегать вечно.
Драма, которая завертелась вокруг нас, превратится в роад-муви. Я остановлюсь на заправке, чтобы пополнить бак, куплю чего-нибудь перекусить, а она будет ждать меня в машине. Я вернусь с пончиками, кофе и сигаретами — сигареты будут обязательны, пачка тонких ей, и какие-нибудь вызывающе грубые — мне. Джону придется потерпеть. Затем мы будем гнать дальше на Юг, развлекаясь очень медленной и очень осторожной беседой, пока от усталости не начнут слипаться глаза. Зная себя, могу сказать, что это будет не меньше чем через трое-четверо суток, однако ей наверняка захочется передохнуть раньше. И тогда мы остановимся в придорожном мотеле, возьмем один номер на двоих, но с раздельными кроватями, и она уснет после душа под монотонную негромкую трескотню телевизора, который я буду смотреть еще очень долго, почти до самого утра, прежде чем позволю и себе провалиться в короткий и чуткий сон.
И мы будем убегать вечно от неотвратимой угрозы, преследующей нас по пятам.
Я прокручиваю этот сценарий в голове, смакуя отдельные сцены и детали, подобно внимательному режиссеру: например, тяжелый запах сигарет в машине, смешанный с ароматом кофе, или легкое чувство неловкости, которое обязано будет повиснуть в воздухе, когда она выйдет из душа в мотеле — с мокрыми волосами и завернутая в дешевый халат. Это была бы прекрасная сцена.
И все же, затем я откладываю его в сторону.
В бегстве есть смысл, когда есть куда бежать. Бежать от чего-то — или от кого-то в нашем случае — бессмысленно, если только бегство не является самоцелью. А я точно знаю, что рано или поздно мне надоест роль беглеца.
— Ты знаешь, как его остановить?
Короткая фраза, наполненная бездной смыслов. Безопасность даже рядом со мной относительна — сколь бы ни был я уверен в своих силах, убийца может избавиться и от меня. Бегство не может продолжаться вечно. А еще — я здесь, я не бросаю тебя, я готов помочь.
Изумрудные глаза моей попутчицы натолкнули меня на мысль, и я с интересом разворачиваю цепочку собственных ассоциаций. Не так давно я жадно рвался вперед, к телу поверженного противника, чтобы добраться до драгоценностей, которые нашел в его глазах, и отступил в разочаровании. Интересующий огонь в мертвых глазницах погас, чтобы позже разгореться вновь, когда враг ожил. И сейчас искра, похожая на этот огонь, мелькает во взгляде Дианы, будоража сознание вопросом возможного родства.
— Твои глаза похожи на глаза убийцы, — мне удается смягчить флегматичным тоном Джона достаточно безапелляционное и, ввиду обстоятельств, двусмысленное заявление.
Указатель впереди, едва заметный в снежной метели, вежливо просит сделать выбор. До федеральной автострады можно добраться разными путями, и по сути, нет никакого значения, куда сворачивать. Я предполагаю, что в самом бегстве нет особого смысла — просто способ выиграть время. Джон, руководствуясь чем-то иррациональным в глубинах своей души, упрямо давит на педаль и удерживает руль, оставляя между нами и преследователем все больше миль по прямой.
Значит, Остин. Пусть будет Остин.