Бредёшь к воротам, будто ударенный. Доходишь, открываешь, выбираешься за пределы кладбища. И бежишь. Куда? Сам не знаешь. Будто скрыться от чего-то пытаешься. Или чутьё какое-то ведёт. Дождь, лужи, подошвы у ботинок отвалились, пиджак от движений рвётся, оголяя прикрытый лишь манишкой торс. А ты несёшься без устали, не разбирая дороги, шлёпаешь босыми ступнями по асфальту. Город оказывается недалеко: всего несколько километров по трассе. Одно-, двух-, трёх-этажные здания, огни фонарей, малооживлённое движение. Не Нью-Йорк, городок с ним по соседству. Самое то, для спокойной, тихой семейной жизни. И преступности поменьше. Потому и переехали сюда. Бежишь. Поворот. Другой. Третий. Мусор, грязь, стёкла битые. Но ты не останавливаешься. Очерёдной переулок. Вписываешься в него на полном ходу и застываешь. Шпана. Сидят на ящиках вокруг горящей бочки, пьют, смеются, друг другу издающий сладковато-приторный запах бычок передают. Кожаные куртки, зелёные ирокезы, металла ошейники и линзы в глазах, при взгляде на которые кожа покрывается мурашками. Панки. Или, может, готы. Или ещё какая субкультура, не знаешь. Замечают тебя. Стихает веселье. Поднимаются пацаны. Девки лыбятся. Один с ирокезом, помощнее на вид, цепь из кармана достаёт. Крутит её в руке. Смотрит на тебя, ухмыляется. Говорит:
- Слышь, бомжара, мы вашим говорили тут не шляться? Ну вот, не обессудь.
Шагает к тебе. Ведь в своей похоронной одежде, мокрый, грязный ты и впрямь на приличного человека не похож. Испугаться надо, наверно. Сейчас ударят, изобьют. Но не боишься почему-то. И усталости после продолжительного забега не чувствуешь. Знаешь: тебе надо вперёд.