Вольфганг тщательно продумал свой уход. Он дождался, когда его вахта у оружейной, которую сторожили все рыцари по очереди, выпадет на полночный час, и когда до смены часовых оставалось около получаса, вошёл внутрь и забрал своё снаряжение. Броню ещё не успели починить после недавних боёв, но все повреждения были незначительными. Там скол, тут вмятинка, ничего, что могло бы сказаться на прочности доспеха. Вахту всегда несли в поддоспешниках, ведь Рыцарь на посту должен быть готов вступить в бой по первому сигналу, а поддоспешник сам по себе мог потянуть на слабенькую, но защиту, в потому надевание доспеха не заняло много времени. Снаряжение Рыцарей было разработано с учётом возможности надевания без чужой помощи, а потому Вольф мог управиться с этим сам. Когда сменщик подошёл к двери в оружейную, он увидел лишь мелькнувшую в конце полутёмного корридора тень. Даже не мысля о возможном предательстве, он лишь неодобрительно окликнул нетерпеливого Вольфганга, да пробурчал себе под нос:
- С утра сообщу капитану. Вопиющее нарушение кодекса, хмпф.
Проникнуть в конюшню, снарядить молчаливого Абро, вывести его через заднюю дверь в прогулочный загон и перескочить забор было делом тривиальным. Ну а скачущий во весь опор по ночному городу Рыцарь не мог вызвать у городской стражи вопросов. Раз скачет, значит нужно. Только охранявшие выход из города Рыцари задержали Вольфа, однако, когда услышали про срочное и секретное поручение от главы Дома, сразу пропустили его. Среди Рыцарей всегда воспитывалось доверие к братьям по оружию, и Вольфганг, более не сковываемый нормами, без зазрения совести воспользовался этим.
Беглый Рыцарь рассчитывал, что если ему повезёт, до утра тревогу не поднимут, так как постовой врядли помыслит о возможном предательстве. Если же ему совсем повезёт, сперва его станут искать в кельях и на территории Цитадели Дома, а проверять оружейную и конюшню на предмет пропажи его снаряжения и коня будут в последнюю очередь. И даже тогда Дом врядли решится отправлять срочные письма соколиной почтой в окрестные города, чтобы перехватить его, ведь тогда весь Рыцарский Дом будет покрыт позором. И всё же, на всякий случай, Вольфганг гнал коня всю оставшуюся ночь. Пару раз он дремал прямо в седле, но полноценным сном назвать это было нельзя, а потому уже поздним утром он сделал единственную короткую остановку в глухом лесу, в стороне от дороги, чтобы пару часов поспать и дать отдых коню. О еде можно было не беспокоиться, Абро всегда сам мог позаботиться о пропитании.
В портовый город Вольфганг прибыл уже ближе к полудню. Здесь не было Рыцарей на воротах, гарнизон состоял в основном из обычных солдат, а потому никаких проблем возникнуть не могло. Стражники вытягивались в струнку, едва завидев возвышающуюся над прохожими закованную в латы фигуру. Обычные же горожане почтительно расступались и начинали говорить приглушённо, а то и вовсе замолкали из чувства уважения. Благодаря тряпичному капюшону и небольшой сутулости, вызванной скорее моральной, нежели физической усталостью, лицо Вольфа надёжно скрывала тень, а его испещрённая боевыми шрамами броня ещё больше прибавляла уважения. Даже иноземцы, видя мрачного рослого воина, интуитивно понимали, что лучше отойти. Рыночные зазывалы даже не пробовали привлечь внимание Рыцаря, ведь если Рыцарь в полном снаряжении куда-то идёт, значит, у него есть важное дело. Никто и подумать не мог, что висящий на спине замотанный в полотно щит скрывает разорванную самим Рыцарем на месте изображения герба Дома накидку, а с самого щита этот герб грубо соскоблён.
Оказавшись на пристани, Вольфганг не мучался с поисками корабля, идущего в какое-то конкретное место. Ему было решительно всё равно, куда он отправится и что встретит в новых землях. Главное, чтобы подальше от этой земли. Он подошёл к первому попавшемуся кораблю, выяснил у занимавшихся погрузкой матросов, где их капитан. С тем же равнодушием рыцарь, теперь, наверное, всё-таки просто рыцарь, с маленькой буквы, выслушал льстивые речи капитана, который не стал расспрашивать Вольфганга о целях его путешествия то-ли из-за внушительности суммы, вручённой ему за место на корабле, то-ли из каких-то своих соображений. Отведя Абро в трюм и привязав там, рыцарь вслед за мальчиком отправился в свою каюту. Ну а конь с равнодушием, не уступающим хозяйскому, принялся монотонно грызть какую-то валяющуюся на палубе деревяшку.
Оставшись наедине с собой, Вольфганг снял доспехи, поставил оружие в угол, запер дверь и завалился спать. Проснулся он ближе к вечеру, когда корабль уже готовился отчалить и матросы начали орать особенно громко. Вновь надев доспехи и повесив на себя щит и меч, рыцарь вышел на палубу. Некоторое время он бродил по ней туда-сюда, стараясь не мешать матросам, потом встал на корме и смотрел на удаляющийся город. Он знал, что видит родную землю в последний раз. И это удручало. Как бы ни был он разочарован в своих убеждениях, как бы ни возненавидел тех, кто воспользовался им словно инструментом, его всё же терзала тоска. Вольфганга воспитали любить свою страну всей душой, но теперь ему не было здесь места. Даже строения на берегу причиняли рыцарю некоторый душевный дискомфорт. Их строили в основном иноземные архитекторы, а потому в них не было той привычной угрюмости, аскетичности, остроты углов и какой-то мрачной возвышенности, что присутствовала в замкообразных каменных постройках нордлендцев. Лишь пара башен, торчащих на выходе из гавани, словно пики или гигантские рифы, могли порадовать напоследок глаз беглого рыцаря. Волны бессильно разбивались о серый камень стен, не в силах причинить ему вреда. Даже знаменитое выражение "капля камень точит" в отношении этих башен было не так уж справедливо, так как их основание напоминало вытянутый в сторону от берега ромб и обращённая к набегающим волнам сторона разрезала их, практически сводя на нет усилия океана по разрушению сторожевых башен.
Вольфганг, конечно, приметил, что не он один стоит на корме. Женщина в красном одеянии, о которой, видимо, и шептались матросы на палубе, тоже глядела на удаляющийся город. Рыцарь равнодушно скользнул по ней взглядом, лишь отметив, что та определённо не лишена красоты и вполне способна, как говорили матросы "задницей отвлекать парней от работы". Вольф, впрочем, матросом не был, а потому суеверий их не разделял и отвлекаться от созерцания родной земли не намеревался. Девушка же врядли вообще заметила, что он подошёл. Пластины брони почти не гремели, если двигаться достаточно медленно. Разве что перезвон колыхаемых ветром кольчужных колец мог выдать присутствие рыцаря, но этот далеко не самый громкий звук можно было трактовать как угодно, если вообще возможно расслышать в шуме волн, хлопанье паруса и криках матросов. А в её поле зрения Вольфганг не зашёл, остановившись в некотором отдалении от перил.
Сторонний наблюдатель, наделённый более утончённым взглядом на мир, нежели матросский, мог бы заметить, сколь разительный контраст создают стоящие на корме девушка и рыцарь. Изящный женский стан в ярком и лёгком красном одеянии, что послушно колышется под порывами ветра, словно поглаживая его. И высокая, хоть и не громоздкая, но внушительная закованная в тёмно-серебряную броню, даже мифриловая кольчуга коей словно бы утратила свою белизну и тоже потускнела, угрюмая фигура рыцаря, похожящая на удаляющиеся сторожевые башни. Даже украшающая навершие шлема длинная седая прядь не слишком поддавалась порывам ветра, лишь неторопливо покачиваясь.