Генрих отнял руки от головы, и приобнял Нейл. Снова посмотрел на нее, ему определенно везло на красивых женщин.
- Все в порядке, моя девочка. - Еще одна улыбка, вялая и не убедительная. - Просто еще одна мечта утанула в крови и рассыпалась горьким прахом. - Вампир провел языком по клыкам, вспоминая сладкий, пьянящий вкус её крови и улыбнулся снова, теперь искреннее. - Давай не будем пока говорить о любви, ты моя, а я твой, остановимся на этом.
Ну а что он мог ей сказать? "Мы мертвы, и не можем любить", или "я не знаю, что такое любовь, есть только Жажда"? Или соврать, и нарушить обещание? Или, может, честно признаться, что он сам не может понять, что он чувствует, что не знает, где там грань, между жаждой обладания, жаждой власти, Голодом и тем, что смертные называют "Любовью"? Он убьет за нее, это факт, и убьет не задумываясь, если другого выбора не будет. Она радует его глаз и слух, и... ему хорошо рядом с ней, хорошо когда не больно, но о чьей душе он печется больше - так просто не сказать. Любовь ли это - у них будет дьявольски много времени, чтобы выяснить.
Вампир пошевелил плечами, сбрасывая одеяло, подхватил Нейл и поднялся с ней на ноги. Что-что, а держать эту женщину на руках ему нравилось, даже холодной.
Со своей бесценной ношей вампир подошел к окну и стал всматриваться в этот противный дождь.
- У нас есть три врага, дитя, - Заговорил Генрих, держа девушку на руках, но стараясь смотреть вдаль. - Солнечный свет, живой огонь и мы сами. Последний - худший. Свет и огонь обратят тебя в прах и оборвут твое существование, но последний... Мы сами обращаем в прах всё и всех, что мы любим, что нам дорого. Бороться с этим можно и нужно, Эллеанор, держись за то, кем ты есть, за все то что делает тебя живой, и ты останешься собой, но эта сраная борьба будет тянуться вечно, девочка.
Договорив, вампир опустил голову и поцеловал холодные губы... И видят боги, удержаться, чтобы вновь не прокусить эту нежную, белую кожу ради хотябы капельки, малой капельки этой сладкой крови было дьявольски сложно.