От подобного признания Генрих опешил. Ощущение было такое, будто его кто пыльным мешком по голове стукнул. Нет, не мешком, больше похоже на встречу с товарняком из Нью-Джерси... или как будто под тобой пушка взорвалась. Плетьми опали руки, до этого обнимавшие женщину. Он попытался отстраниться, и в его серых, грустных до этого глазах, застыл ужас.
Желание убивать клокотало в нем, и, кажется впервые, это было его желание, не Зверя, а его собственное, а Зверь упивался проделанной работой. Это было невозможно, нереально... Но не могла же она соврать? Зачем ей? Не могли же... Нет, кровь Нейл была чиста, без малейших примесей, немножко алкоголя, но это была человеческая кровь. Хотелось выть, последняя надежда, мечта в которую он сам и не верил, красивый миф, как он считал, ожил и умер на его глазах. Не то, что умер, он сам его убил.
"Не сорваться! Не сорваться!" - Убеждал себя Генрих, и начал бормотать какие-то слова на неизвестном языке, словно перебирая. Короткие, одно-двухсложные слова выстраивались в ровные строфы по четыре пять слов, но понять в этом бормотании что-то было почти невозможно. Вдруг стал понимать, что если он не сорвется сейчас в ярость, то будет рыдать как ребенок. Потом пришло понимание. Нильс - ученый и философ, который жил, всегда жил в нем, хотя и забывался понемногу, человек куда более тонкой духовной организации, не убивавший, не поднимавший руки на женщин, да и вообще не распускавший рук, вдруг отвесил Генриху, своему первому Я смачную, звонкую оплеуху. "Ты о себе страдаешь, эгоист! О девушке подумай!"
Этого, как ни странно, оказалось достаточно. Нейл ведь была ценна для него сама по себе. Не как средство, для возвращения смертности, или там, невинности, и даже не как Дитя. Она была нужна ему, он это понял, увидев фотографии, он это понял, коснувшись её теплых рук, он это знал, обнимая её хладное тело... Ничего не изменилось, она оставалась с ним, и это было главное.
***
Наконец, Герих пришел в себя и ошарашено осмотрелся.
- Хреново. Но я справлюсь... Ты важнее. У меня есть ты, а значит мы справимся.
С этими словами вампир осел на пол, и обхватил голову руками, соображая, что же сказать, о чем говорить с ней? Все планы сколь-угодно-малой лекции разбились об это признание.