Грубость это плохо. Люди не любят, когда им грубят, еще больше этого не любит нежить. Липкое, вязкое и сладкое как кровь желание вырвать мудаку кадык, и пить прямо из разорванной глотки накатило словно цунами, но отступило, разбившись об волнорез тренированной веками воли. Черт подери, а ведь сопротивляться тяжело, как же легко было бы осушить их до конца?
- Тебя бабушка не учила молчать, когда господин говорит? Не для того вас из рабства освободили, чтобы вы херней занимались, ублюдки малолетние. - Стоит ли говорить, что долгая жизнь накладывает свой отпечаток, и события сто пятидесятилетней давности представали перед вампиром почти такими же яркими, как вчера? Там за океаном, в Союзе, было легче отказаться от тех кровавых воспоминаний, здесь же... Здесь все напоминало о той войне, и о другой, и о той, которая прошла семь лет назад, но о которой смертные могли разве что догадываться. - Быстренько, положили оружие на землю.
Генрих старался говорить спокойно, но презрение звенело в его голосе. Вот из-за таких ублюдков, смертных и бессмертных, он не может спокойно заниматься своими делами, должен вмешиваться, совершать насилие. Сбросить бы их с этого моста...