Холодное зимнее утро. Несмотря на совсем недавно прошедший канун Рождества, столичный Карлсберг уже погружён в повседневные заботы. Стучат молоты в кузнях, деловито суетятся грузчики и приказчики на торговых подворьях, уличные лотошники предлагают спешащим по делам прохожим свежую сдобу из укутанных в тёплые шерстяные одеяла коробов. Плотно утоптанный снег похрустывает под копытами коня, попона которого выкрашена в цвета королевского дома, в седле которого горделиво восседает человек в пышном камзоле герольда. Следом за ним, так же верхами, следуют два до зубов вооружённых королевских гвардейца, в начиненных до блеска латах, и пышными плюмажами на шлемах. Завидев подобную процессию, прохожие невольно останавливаются, а работяги прерывают работу и выходят из мастерских. В скоре за тремя всадниками уже следовала целая толпа горожан. Выехав на самую крупную городскую площадь, гонец неторопливо извлёк из красного кожаного тубуса скрученный лист толстой желтоватой бумаги. Развернув его, герольд зычным, хорошо поставленным голосом провозгласил:
- Слушайте! Слушайте горожане и прибывшие в город! Слушайте указ его королевского величества, Георга второго фон Фрундсберга!
Указ о запрете вероотступнического учения Кубочников.
«Сим днём официально объявляю, что пасквиль, писанный еретиком и бунтовщиком Абельем Тасом, Молитвой к Посланнику Небес именуемый, и учение его, именуемое Учением Кубка, альбо Кубочным, считать полагается вредоносным, к восстанию против законной власти и мятежу призывающим, а тако же свободной торговле и развитию ремёсел мастеровых препятствующим.
Посему велено каждого, кто в землях Мерберга на проповедовании учения сего, альбо на ином оного распространении пойман будет, волоком на лобное место тащить и колесованию подвергать, с последующим захоронением за пределами кладбищ церковных, как то и долженствует для опасных еретиков. Тем же, о ком доказано будет, что прислушивались они к словам распространителя учения сего со вниманием и усердием, положить наказание в пятьдесят ударов палкой по пяткам, и левого уха усекновение.
Писано собственноручно, Георгом фон Фрундсбергом вторым, милостью божию королём великого королевства Мерберг, в год одна тысяча триста пятидесятый эры Спасителя, в месяце январе, второго дня, в день святого Торвальда – мученика.»
В тот же день, на другом конце города, в королевской резиденции - замке Гевессершлос, в небольшом кабинете сидели два совершенно непохожих один на другого человека. Первый необычайно высок, широкоплеч и мускулист и носил длинную, ухоженную бороду, обильно посеребрённую сединой, и был одет в пышные королевские одежды, а на плечах его покоилась богатая алая мантия, подбитая горностаем. Второй же, наоборот, был невысок, худощав, гладко выбрит, и необычайно жилист. Одет второй был довольно скромно. Длинный балахон его только тем и отличался от обычного одеяния монаха, что был пошит из более добротной ткани, не имел капюшона и был окрашен в белый цвет, однако на шее его висела массивная золотая цепь с украшенным драгоценными камнями символом спасителя, а на пальце правой руки был массивный перстень из драгоценнейшей платины, что был положен по сану архиепископам. Однако несмотря на все различия, в этих двоих сидящих друг напротив друга было и коне что общее. Оба они были далеко не молоды, однако в каждом из них было столько силы и властности, что заставляла любого самого родовитого и знатного дворянина невольно, подчиняясь скорее нутряному чутью, низко склонять голову, стоило лишь кому то из этих двоих появиться в залах дворца.
- Ваше высокопреосвященство, - произнёс первый - я прекрасно понимаю, на какую жертву прошу вас пойти, однако и вы должны понять, что я прошу вас об этом не для себя.
- Понимаю вас, ваше величество. - Ответил второй после недолгой паузы. - Так же как понимаю и ваши мотивы. Иннесберг наш давний друг и союзник. Кроме того, если мне не изменяет память, вы в родстве, пусть и не по прямой линии, с некоторыми из тамошних герцогов...
- Дело не только в этом. Вы не хуже меня должны понимать, что если это учение не задавить, то никакие запреты не смогут полностью удержать его от просачивания через границу. Я не желаю рисковать, и потенциально ввергать страну в пламень гражданской войны.
- Всё верно, ваше величество. Вы верный сын церкви, и мудрый правитель. И провозглашённый вашими герольдами сегодня закон несомненно послужит должным подспорьем в оберегании нашего государства от распространения опасных ересей. Однако нынешняя ваша просьба... Как вы должно быть знаете, до того как принять сан я и сам был знатного рода, и неоднократно был победителем на турнирах. Да и в военных походах участвовал. Я не по наслышке знаю, что такое война, и каково на ней солдату. Однако наёмники...
- Хочу напомнить, ваше высокопреосвященство, что на всём континенте наша страна славится не только своим железом и пушниной, но и нашими кондотьерами. Кроме того, прошу заметить, что именно уплачиваемые ими подати составляют солидную часть прибыли как государства, так и церкви. И я не думаю, что моя просьба как-то значительно умалит доходы приходов и монастырей. Тем более что сейчас очень многие из них сидят без работы, и, следовательно, вообще не выплачивают ни налога, ни церковной десятины. Кроме прочего, вы не хуже меня должны понимать, что наёмник без солидного кошелька за пазухой становится агрессивен, и куда как отважен. И в первую очередь начинает смотреть по сторонам в описках места, где бы ему разжиться деньгами. До королевской казны они вряд-ли доберутся, а вот ваши монастыри и приходы защищены куда как хуже...
- Что ж, ваше величество, может быть вы и правы. В конце концов это будет богоугодным делом, совершённым к вящей славе матери нашей церкви и святого престола.
- В таком случае я немедленно велю принести бумагу, перо с чернилами и сургуч.
«Сим указом объявляется, что отныне для каждого наёмника или кондотьера, что будет нанят королевским домом Иннесберга, альбо другим официальным лицом государства сего, ради участия в подавлении еретического мятежа Кубочников, в провинции Чегенланд, налог на контракты и долю с военной добычи будет снижен в двое. И, кроме того, таковым будут отпущены все их грехи перед церковью Спасителя, что совершили они в прошлом, или же совершат во время оной военной кампании, в чём дана им будет соответствующая бумага.
Подписано собственноручно, Георгом фон Фрундсбергом вторым, милостью божию королём великого королевства Мерберг и Тюром третьим, архиепископом Меррбержским в год одна тысяча триста пятидесятый эры Спасителя, в месяце январе, второго дня, в день святого Торвальда – мученика.»