В своей довольно долгой, и насыщенной кошачьей жизни, Джа'Луур имел не так много радостей, как могли бы себе представить его многочисленные завистники, что день ото дня только и шептались за спиной великолепного каджита. По-сути, радостей то этих было всего три. Первой (не самой главной), Джа'Луур признавал балморское жаркое, которое подавали лишь в одном единственном трактире, в Рабочем Городе.
Второй радостью, немаловажной, был пузырек скумы, которую кот заботливо закопал на заднем дворе Гильдии, и иногда любил навещать, справляясь о его целостности и сохранности.
Последней, и очень важной радостью, вор считал самое большое богатство, что способен дать этот грешный мир - женщин.
О, с этой страстью Джа'Луур прошел всю свою жизнь, ни на секунду о ней не позабыв. Будучи совершенно не притязательным в расовых вопросах, сердцеед мог положить глаз на любую представительницу прекрасного пола, вне зависимости от цвета ее кожи, меха, размера хвоста или же формы рогов. Ведь женщины, по-сути своей, это, в каком-то роде, отдельная раса, имеющая свои многочисленные достоинства, и абсолютный минимум недостатков. Как любил объяснять сам кот свою любовь: "Каждая женщина немножечко каджитка!". И это, согласитесь, в какой-то степени, сущая правда.
Сейчас же, сидя за столом переговоров, и успев узреть перед собой двух прекрасных богинь, каджит не верил своему счастью. Совершенно не слушая суть предстоящего задания, кот переводил лукавый взгляд с одной чаровницы на другую, иногда прикрывая глаза от наслаждения. Когда наниматель обратил внимание присутствующих на прелестную аргонианку, каджит развернул свою голову, даже не успев удивиться исчезновению алхимика. Да и кому он нужен, когда здесь осталась намного более интересная замена?..
Утопив пальцы в густом мехе на брюшке, Джа'Луур стал осторожно почесывать себя, с удовольствием подтянув лапы поближе.
Чешуйчатая чертовка была поистине великолепна. Оставалось лишь радоваться тому, что судьба распорядилась усадить их рядом. Уйдя в свои похотливые мечтания о гладкой серо-зеленой коже искусительницы, каджит положил ей на колени свой хвост, который, будто живя своей жизнью, стал самостоятельно ластиться, и всячески привлекать к себе внимание, крутясь и изгибаясь.
Сам же кот, совсем позабыв где он находится, зажмурил глаза, растянул мягкие губы в ухмылке, сжал стопы в мохнатые кулачки и, продолжая почесывать свое брюшко, громогласно замурлыкал, если даже не сказать - затарахтел.