Говорят, жизнь состоит из полос. Полоса белая, полоса чёрная, и снова белая, и вновь чёрная, и опять белая, и ещё раз чёрная, белая, чёрная, и так далее. Но, сколько бы ты по этим полосам не прыгал, будь ты хоть человек, хоть эльф, в конце пути тебя ожидает жопа. И не очень-то важно уже, откормленные ли это ягодицы толстозадой зебры или поджарый зад хищного зверя тигра. Не имеет значения, убегал ты всю жизнь или же преследовал. Был тварью дрожащей или свирепым охотником. Всё равно это жопа. Всё равно запашок-то будет дерьмецовый.
Однако.
Как выяснила только что Сильмини, и жопа жопе рознь. Пусть пробуждение было не из приятных, пусть не из тех, что грезятся в мечтах, пусть безумно хотелось стукнуть и отшвырнуть подальше обладателя назойливого противного голосочка, жужжащего у самого уха и вызывающего приступы головной боли. Но. То, что казалось смертным концом, неожиданно обратилось белой полосой. Серенькой такой, грязной полоской, если по чести. Но белой - в сравнении с непроницаемой чернотой той бездны, из которой вырвались они с Ульрихом. Ослепительно светлой на фоне мрака замковых подземелий Бранденсбурга.
И хотелось кричать от радости, что они уцелели. Что она, Сильмини Келевон Леонтари, вернулась к жизни. Что сэр Ульрих сейчас орошает землю содержимым желудка, а не начинает загнивать бездыханным и неподвижным трупом. Только из лёгких вместо восторженных возгласов вырывались тяжёлые хрипы. Только в голове не было ясности, словно бы мозги альвари вынули наружу, прожарили на вертеле, вдобавок просушили на солнце, долбанули камнем и вставили обратно в череп. Только зудящий Претендент что-то там говорил про травку и уплывающий подарок Леса...
Погодите. Подарок Леса? Тонет? Кого-то надо спасать?
- О не-е-ет... - простонала тихо девушка. - Опя-ять...
Лапу Претендента, пытавшегося помочь ей подняться, Сильмини не приняла. Не хотела искушать судьбу соблазном сжать эту лапу помощи покрепче и с разворота отправить лиса в дальний полёт куда-нибудь... туда, где травка зеленеет. Пусть набирает сколько хочет, этой травки-то. Да и, по правде, со своим росточком-то ничуть он не поможет дылде эльфийке, скорее уж она его случайно опрокинет. Нет, спасибо. Своих сил вроде встать хватает. Пусть их и мало осталось после... после того, что было.
Воспоминание было живо. Оно сидело в голове густым застывшим желе, не желая выходить и изливаться прочь, и на поверхности волнующейся желеобразной массы бликами-вспышками памяти играли образы пережитой смерти и совместного путешествия с рыцарем в его родовой замок.
Она помнила, что тогда, взяв за руку Ульриха и встав с ним рядом, была горделивой тигрицей, смотрящей на приближающегося врага без страха и с вызовом, с предупреждением во взгляде. Но Андреас почему-то не желал пугаться и в панике убегать. Он превратился в большого и грозного хищника, больше и грознее тигра даже (вообще альвари не знала, кто такие тигры, но описываемые ощущения были примерно такими), приближался и наступал, и тогда гордая тигрица поджала хвост и превратилась в напуганную и дрожащую зебру. Травоядное по своей природе, это создание испытывало страх, но всё ещё цеплялось за руку рыцаря в какой-то дикой и безумной надежде, что он не испугается, что послушает её и одолеет своего брата.
Будем честными до конца. Когда Андреас приблизился слишком уж, Сильмини Келевон отступила за спину Ульриха, выглядывая из-за его плеча и возмущённо сверкая глазами-сапфирами на речи Ульрихового змееглазого братца, глядящего на неё как удав на кролика, гипнотизирующего своим взглядом и речами обольстительными. Да что он о себе возомнил? Она молчала. Не хотелось ничего отвечать, хоть на языке вертелась тысяча острых и обидных слов. Нет. Она помолчит и даст высказаться «Улле». Ведь это его кошмар.
И всё же.
Всё-таки.
Почему?
Почему мерзавец Андреас говорит о необходимости сделать выбор? Между ним и Ульрихом. Почему он заявляет, что Бранденсбургу нужна баронесса, и предлагает ей выбирать? Будто бы... будто если ты женщина, ты обязательно должна стать чьей-то женой, вот прямо тут и сразу же. На всё это у Сильмини находилось одно меткое слово: «люди!». Люди... смертные, спешащие прожить свой срок, торопящиеся поэтому, вечно боящиеся куда-то опоздать, не дожить, умереть от старости, оставшись без наследников. Понятие любви им не чуждо, но им невтерпёж её ждать. Вот так подождёшь - и род твой прервётся. Альвари это понимала и не могла осудить подобное рвение. Но стоящий перед ней шоколадный заяц ласковый мерзавец знал, что она не человек, что у неё другой взгляд на жизнь и совсем другая философия, лишь в чём-то сходная с человеческой. И он смел навязывать ей себя либо Ульриха. Словно бы она должна выбрать и стать женой одного из них. Это было неправильно. Как ни посмотри.
Только.
Она уже выбрала. Предпочла «ничтожного недоделка» и «увечного полудурка» такому распрекрасному и восхитительному, пропахшему духами и смертью женоподобному «целостному человеку». Как предпочла? А вот это хороший вопрос, раздери его луб. Для Сильмини Ульрих был едва знакомым существом, но казалось, что они уже вечность пережили вместе. Она успела его рассмотреть с разных сторон и с уверенностью могла сказать, что этот человек (или кем он там был) ей нравится. Но - как мужчина ли?
Тогда её бессвязные мысли были прерваны ударом Ульриха. Он нашёл в себе силы противостоять брату, которого безумно боялся, и она это оценила.
- Ты настоящий рыцарь, - кажется, успела она сказать в ответ, прежде чем зеркало воспоминаний стало распадаться на осколки.
Это была их маленькая победа. Первая на большом пути. Хотелось бы в это верить. Ну, что путь будет большой и усеянный трупами врагов... ээ, в смысле, безопасный и с проторенной дорожкой, без терний, через которые придётся продираться.
Одна победа. Одна на всех - мы за ценой не постоим.
«Тогда уж альвка. Но правильнее будет сказать - альвари. Это слово не склоняется. Учите матчасть», - огрызнулась она на прощание Лесным Людям.
Ни о чём жалеть она не будет. Она выбрала. Ульриха. И пусть недовольные подадут на неё в суд.
Зеркало воспоминаний треснуло и раскололось на осколки, открывая путь в жизнь из ловушки между жизнью и смертью. Один осколок, как в сказке, угодил в глаз эльфийке, и теперь она видела прошлое, помнила о нём, могла заглянуть под покров воспоминаний. Другой осколок вонзился в сердце, причиняя боль... она теперь будет сопровождать её всегда. До тех пор, пока она не разберётся со своими чувствами и не ответит себе на вопрос: «кто для тебя Ульрих?». Этот несносный Андреас, чтоб его... Ох, и зла же она была сейчас!
- Показывай направление, - слабо велела, не попросила даже, а именно приказала она Претенденту. Впрочем, таким слабым голосом приказы не отдают. Фей-ям это понимал и ехидно ковырялся в зубах, проверяя градус терпения эльфийки. Но наконец соизволил ткнуть куда-то пальцем, будто делая одолжение.
Щурясь от необычно яркого солнца, Сильмини поднялась с волокуш и огляделась. Заметила Ульриха, но не подошла к нему. Наверное, он бы не хотел, чтобы она его сейчас видела в таком состоянии. Мужчины не любят, когда женщина видит их слабости. Это и у альвов так. Конечно, если только слабость не должна быть раскрыта, чтобы не повлекла за собой дурных последствий. Но это не тот случай. Ничего, что тошнит. Главное - жив.
- Ой, свет... - и теперь уже она согнулась перед Претендентом, едва не исторгнув на него остатки своего желудка, перемолотого в горниле смерти. Может, что-то и попало. А может, нет. Жаль. Это могло бы сбить налёт сонливости и равнодушия с пафосного лиса-наркомана. Пусть даже разозлило бы. Живые эмоции - они полезны, хорошая встряска для укуренного организма. Или органона - поправил бы сейчас Сатин из пьесы Максима Горького «На дне».
Всё плохое когда-нибудь заканчивается. Этим свойством оно, по правде, не очень-то отличается от хорошего.
Вот и эльфийке похорошело, в конце-то концов. И она, некрасиво скривившись и утерев губы рукавом, заторопилась в сторону, указанную Претендентом, поверив разумному зверьку, что там кого-то надо спасать. Озираясь по сторонам и вверх, приглядываясь и прислушиваясь. Птичка ведь ей не померещилась, правда?
- В сумку мою загляни! - не оборачиваясь, сказала Сильмини лису. - Может, найдёшь чего покурить из запасов трав. Но много не бери, а не то уши оторву! - не удержалась всё-таки миролюбивая эльфийка.
И где же остальные все? Леди Фе, сэр Най, очаровательная Цера, сумасбродный Лес и... просто Кристиан? Ну, южанин, кажется, был в волокушах. Разделял её горькую долю бытия растением. Или нет?
- Ау! Леди Феари! Найджелл! - громко позвала она тех, кто вроде бы уже точно прошёл в портал. С Церой, Лесом и Кристианом ничего ведь пока не ясно.
Воды бы сейчас! Во рту все стрептококки посдыхали от вони!