Воспоминания двоились перед распухшими от слёз глазами. Картинка прыгала и сменялась одна на другую. Можно было бы сказать, это напоминало кадры старой киноплёнки, трясущиеся, изменчивые, неизменно чёрно-серо-белые кадры. Только такое сравнение не могло прийти в голову эльфийке, никогда не видевшей подобного. Для неё это были обрывочные клочки памяти, своей и чужой, прошлого и настоящего, перемешанные между собой словно бы в хаотичном порядке. Уцепиться бы за нужную ниточку, дёрнуть её и выхватить истинную реальность из этого беспорядочного клубка чёрно-белых нитей.
- Б-бранденсбург... это Бранденсбург... я так и з-знала, - дрожа то ли от холода, то ли от боли, то ли от всего этого вместе, процедила Сильмини. - Жуткое место, п-по правде. Жутко прекрасное и до жути страшное. Уж н-не обижайся... Думаю, таким его сделал т-твой брат.
Не понравился ей самый великий замок Гемландии. Он воистину был велик и прекрасен, но его хозяева... о-о, они были удивительно негостеприимны. Сам-то замок в этом не виноват, конечно. Но любое место впитывает ауру его обитателей, и если обитатели эти злые, то и место становится злым. И был Бранденсбург злым, жестоким и опасным для альвов местом, неприветливым и колючим. Чувствовали Лесные Люди, что эльфийка хочет отобрать у них Ульриха. Будто он был игрушкой, им принадлежащей, с которой они не желали расстаться. Будто не имел он права на своё мнение, что ему делать, где странствовать и с кем быть. И это было неправильно.
- С-спасибо... спасибо, д-добрый рыцарь, - как-то нежно даже поблагодарила она его за то, что он от души вмазал брату по яйцам. - Ты отомстил... ему за меня. И сам за это пострадал. Так не должно быть...
Говорить было трудно. Стоять ещё трудней, но оказалось, это можно делать и со сломанной ногой. Точно так же, как удавалось это Ульриху. Сцепив зубы от боли и стараясь на неё не наступать. Куда легче было затем убегать. Потому что бежала она не на своих ногах, а на руках Синего Рыцаря. На чужих руках убегать всегда легче.
По мере подъёма наверх кадры в голове замелькали яростнее, с новой силой, давая нужные подсказки, возвращая эльфийке мало-помалу её суть и уменьшая влияние прошлого Ульриха. Даже гнусный шёпот Лесных Людей слышался как-то более ясно, легче воспринимался, вызывал новое желание ответить им агрессией на агрессию. Но она не отвечала. Ничего не отвечала. Гордая альвари не собиралась торговаться с этими глупцами, прогонявшими её прочь. Она поступит по чести и по совести, как ей велит сердце, и не станет слушать глупых духов, считающих себя вправе распоряжаться чужой жизнью. Они не ведают, что творят. И на все их злые слова есть только один ответ:
«Я вас прощаю».
В какой-то момент она смогла бежать самостоятельно, больше не чувствуя прежней боли в ноге. Она ещё ныла, отдавалась призрачной, ненастоящей болью, но не мешала быстро переставлять ноги, больше не заботясь о несуществующей хромоте. Все кости снова были целы. Казалось, даже рёбра полностью восстановились, и дышалось Сильмини легче. Или то потому, что с каждой ступенькой наверх воздух становился чище.
- Нет, Ульрих! - горячо возразила она, когда он стал упрашивать её уходить, гнать прочь, надеясь задержать своего брата, пока она покинет это место. Но, если он не сможет совладать с этим ненасытным Андреасом, он может остаться здесь и никогда отсюда не выйти. И не пройдёт преграду... Нет, она не может этого допустить.
И не только поэтому. Сильмини поняла, что хочет ему помочь. Помочь Ульриху совладать со своими страхами. Перебороть их и стать сильнее. Оказаться сильнее... сильнее своего проклятия. Природа проклятий такова, что они сползают с проклятых, когда те преодолевают некий барьер, прежде недостижимый и дающий иммунитет против этого самого проклятия. Когда побеждена сама причина, породившая его. Выкорчевана с корнями. Если Ульрих победит своего брата, он поверит в свои силы. Это поможет ему противостоять проклятию, разросшемуся на его уверенности в своей ущербности. Якобы он нелюдь... Эльфийка этого не понимала. Ну, не человек он на все сто процентов - и что тут плохого? Она вот тоже не человек. Беда-то какая. Может, ей на себя руки наложить?..
- Нет, Ульрих! - твёрдо повторила она, упрямо поглядев ему в глаза. - Ты сам сказал: это твой дом. В своём доме ты имеешь право принимать гостей. Скажи ему, что я гостья, Ульрих. Твоя гостья. И ни он, ни другие не вправе гнать меня, не спросив тебя. Не нужно его бояться, Ульрих. Это он тебя боится, уж поверь. Иначе не стал бы замыкать в самом глухом подземелье и пытать ежедневно. О, как он тебя боится. Боится, что однажды ты выберешься и отомстишь ему.
Сильмини Келевон повернулась к своему и Ульриховому мучителю, встала рядом с рыцарем, гордо выпрямив спину, и взяла Ульриха за руку, крепко сжала его ладонь, будто не чувствуя ледяного прикосновения.
- Ты можешь его победить, - шепнула она уверенно. - Поверь мне, как я - тебе.
Эльфийка смотрела на приближающегося монстра и улыбалась. Она верила в Ульриха. Она доверила ему свою жизнь - самое ценное, что есть у любого живого существа. Поэтому - теперь он должен поверить ей. Он справится.
Она могла бы сейчас воспользоваться магией. Чувствовала, что в этом месте может. Но не стала. Не магия должна помочь Ульриху. Волшебство бессильно там, где человек нуждается в чистой вере в его собственные силы. Ульрих должен сам справиться со своим страхом. А она лишь его поддержит.