Тема поста:
Айрэ и Саруман - А Элберет Гилтониэль
ссылкаСильмини верила в Ульриха, да, но было бы обманом сказать, что она не боялась и смело смотрела ему в глаза, когда он начал её замораживать этим взглядом. Ей было дико страшно. В глазах плясали искорки света, просившие, молившие рыцаря успокоить её, сказать, что он точно знает, что делает, что всё обойдётся и она это переживёт. Но... даже если так. Страшно было... умирать. Впервые в жизни. По-настоящему. В стычке с рогатыми псами она почти умерла и почти это почувствовала, но почти ведь не считается. И сейчас она смотрела на Ульриха, сдерживая подступавшую панику. Скорей! Ну же, скорей! Начинай! Или я не выдержу и откажусь от этой идеи...
И тогда началось.
Начало было мягким и приятным, обволакивающим, убаюкивающим, сладеньким даже в своей предмертной муке. Эх, хорошо было альвари! Здоровское это дело - умирать. Твоя фэа покидает хроа и отправляется в Звёздные Чертоги. А там чудеса. Там леший бродит. Жирная русалка на ветвях сидит и без конца соскальзывает. И прочие волшебные вещи творятся. Там ты - тот, кто есть от рождения. Рождения твоей души, стало быть. Это было прекрасное ощущение, и Сильмини запела песню без слов. Ну, ей так казалось, что она поёт. А ещё летит, раскинув руки, как вольная птица крыла.
А потом она поняла, что это не Чертоги Намо. Как минимум, здесь не было русалок - ни жирных, ни тощих, вообще никаких. А были высоченные шпили замка колоссальных размеров. И замок этот был среди заснеженных скал. И был он мрачен и неприветлив, негостеприимен совсем к незваной гостье. Хотя - почему незваной? Не она ведь вторглась во владения людей Лесной Крови, её Ульрих пригласил, его она гостья, перед ним и отвечать будет, а не перед этими... которые велят ей бежать прочь, уносить ноги подобру-поздорову, потому что альвари здесь не место.
Но мы ведь помним, что Сильмини уже всё это порядком достало? Недавно вон бошку каменной палкой смешно лупила. Не чью-нибудь бошку, а самого Кальдарфиниуса. Который Аспарагус. И он же Аурэллиус. Сам Король-Лес его уважает. Так чего же ей теперь, каких-то невидимых голосов бояться? Да ведь замок-то этот, поди, родовое поместье фон Бранденов из Бранденсбурга. А это что значит? Правильно!
- Меня Ульрих позвал! - крикнула во весь голос, оглушая криком своим сами небеса, заставляя вечные снега осыпаться лавинами с горных вершин. - Когда ОН скажет, тогда и уйду!
Нечего им тут слегка обезумевших от страха эльфиек Лесной Кровью пугать.
- Лесная Кровь? Нелюди, значит? Люди нас тоже нелюдями кличут, - продолжала разговаривать Сильмини с незримым собеседником. - И живём мы в лесу. Стало быть, и кровь у нас - лесная. Так чем же мы отличаемся, что я вам не своя? - несколько насмешливо поинтересовалась альвари.
Ответа она не ждала. Хотя была бы ему и рада.
А потом увидела местных обитателей и улыбнулась им с высоты птичьего полёта.
- А скажите-ка мне, почему ваша кровь - лесная, коль вы в горах живёте? - полюбопытствовала она.
Ох!
Полёт неожиданно прервался болью.
И кровью из носа.
И подбитым глазом.
И выбитым зубом, кажется. Или показалось?
Закричала тогда эльфийка. Поддалась панике. В агонии забилась, без разбору по галерее пыльной и холодной метаться стала, чихая кровавыми соплями и кровью плюясь. Ей стали безынтересны величественные замки с их неприветливыми жителями, старые картины, истлевшие ткани... Всё это было ни к чему. Она хотела лишь избавиться от боли. И от страха.
Но вот один взгляд заметила. Остановилась метаться, присмотрелась. Это был взгляд Ульриха. Человека, который не был человеком. Кажется, его это очень печалило почему-то. Ну...
- Какая фафница, люфь фы или не люфь? Фафно фефь фо, ффо фнуффи, а не фнафуфы. Кафеффа, я фефе оф эфом гофофила... - опустила она взгляд, сплёвывая кровь вместе с зубом на ладонь, и щербато улыбнулась. - Фуфак фы, Ульфих! Хофофый, фо фуфак...
Вот не стоило ей Синего Рыцаря дураком обзывать. Оказывается, в закоулках его сознания бродили те ещё скверные тени. Они могли и женщину поколотить. Даром, что она там пребывала в виде духа.
- Не-е...!!! - попыталась она закричать, но поздно.
Смерть... ты ужасна... но... почему ты такая разная?
Замок... проклятый замок? Или... надо будет расспросить Ульриха, когда он, мерзавец такой, изволит вернуть её к жизни. Это вот «мерзавец»... почему оно звучит в её мыслях так ласково? Перезвонами колокольчиков будто. Или хрустальным звоном ледяной капели. Мерзавец... Да, сэр Ульрих, вы такой мерзавец, ну прямо таки всем на зависть мерзавец...
Холодно... Телу холодно, хотя нет его, тела-то. Душе холодно - так правильней будет. Хотя и тело там, наверное, тоже мёрзнет.
Но и горячо... Привкус крови во рту горячей, пусть и гаденький привкус-то. Жар одолевает изнутри, холод - снаружи. Лоб покрылся испариной, Сильмини чувствовала себя, будто в горячечном бреду.
Брат... почему он называет её братом? Это... брат Ульриха? Она - брат Ульриха? Или она - Ульрих, а её избивает брат? Да, так и есть! Сейчас их с гемландцем сознания слились в одно, надо полагать...
- Ох... - охает альвари.
Ох, ну ты и сволочь, брат Ульриха!
Ещё один удар, и хрустнула кость в ноге...
Ах... это воспоминание гемландца!
Его интимное воспоминание, о котором он бы никому и никогда не сказал...
Вспышка во тьме.
Порыв свежего ветра в каменном мешке.
Вспомнить то, что забылось...
Запах сена. Копошение рядом. Нависшее мужское лицо. Молодое ещё. Юное даже. Злая ухмылка. Холодная сталь у шеи.
- Я... не хочу... умирать...
Смерть не страшна для эльфа. Но кому из них захочется умирать, не прожив и ста лет?
- Тогда молчи и не рыпайся, ушастая. А то ухи-то твои заберу себе на память.
Вот почему её так раздражает, когда её называют ушастой, остроухой, ушастиком и прочими эпитетами, характеризующими заострённые верхушки альвских ушей. Их главное внешнее отличие от людей. Внутри всё переворачивается каждый раз, когда слышит это...
Юная альвари, только-только достигшая возраста совершеннолетия, плачет. Она дрожит от страха. Она могла бы защититься магией, но... кодекс целителя не позволяет магией причинять вред. Позвать на помощь. Надо позвать на помощь! И она, крепко зажмурившись, глотая ком в горле, пускает мысленный посыл. Как тогда, с рогатыми псами... Но... от страха у неё не получается...
Руки к сену чужой рукой прижаты.
- Мне больно... - тихо шепчет, боясь, что лезвие нечаянно дрогнет.
- Сейчас будет приятно, - нетерпеливый шёпот.
Лезвие подаётся вниз. Треск одежды. Она глаз не открывает. Ей не хочется, чтобы он видел её страх. Она легко читает его эмоции. Такому чужой страх придаёт смелости. Отринуть их прочь, эмоции-то...
И... вдруг стало приятно... и очень стыдно от этого... так не должно быть. Нет! Прочь, все чувства и эмоции! Долой, все мысли!
- Вот так... гляжу, тебе нравится, ушастая, - насмешливо шепчет. - Брешут, значит, что вы тогой... бесчуйственные совсем же.
Это было мерзко. Отвратительно, по правде.
Но.
Как же это было приятно!
Но что-то... что-то заставило её забыть об этом.
Неужели... Ульрих тоже... это увидел???