У Сильмини состоялся интереснейший диалог с духом Иссафальгаром, и отвечал ей призрак не очень ласково, не нравилась ему гостья из другого мира, да выбора у него не было, уж больно хотел свою свободу обрести, обещанную Валаром. Зато не почуял мыслей её, или виду не подал, и то хорошо, чего уж хуже - злить и без того обозлённого на весь мир духа. Рассказал, куда им путь держать, чтобы опасности миновать и до Фонтана загадочного добраться. Похоже, все туда шли, к фонтану этому. И никто не говорил эльфе, что это за фонтан таковский. Но раз так, то её логика проста: раз все идут - то и я пойду. Знать, надо оно им, может, и ей пригодится. Другого-то направления всё равно нет, это единственно верное. Вместе куда-то идти. Таким разным путникам. У каждого своя судьба. Своя дорога. Но говорят, что даже у параллельных прямых есть шанс на миллион пересечься. И тогда часть своего пути они проведут вместе. Чтобы однажды снова разойтись. И у каждой будет своё новое направление. Кому-то на небо бьющей крылами вольной птицей, в поисках неведомой ложки, быть может, слёзы проливая за утраченными из-за проклятия друзьями. Кому-то в звёздные чертоги, наблюдать со звёзд, как его бренное тело хоронят в выкопанную химерой могилу, и улыбаться своей великолепной и наглой улыбкой, придерживая шляпу с плюмажем.
А кому-то суждено стать нежитью, по заверениям злого духа, чующего себе подобных. Этим кем-то, по соображениям Сильмини, был южанин Исфархан. Им не мог быть никто другой. Он один был при смерти, притом при мучительной смерти, как Иссафальгар некогда. И дух сказал: «хоть бы скорее сдох». Жив, значит, ещё. И это точно не сэр Ричард, потому что юноша уже мёртв. Что ж... альвари не стала разочаровывать собеседника речами о том, что ещё надеется спасти того, кто не умер. Пока он жив, есть шанс. Может, тот самый шанс на миллион.
«Хорошо, добрый и славный Иссафальгар. Пусть будет так. Я верну тебя благородного Прядильщику, коль ты этого хочешь. Да и договоры не для того заключаются, чтобы их нарушать. Благодарю за разговор и помощь, и доброту твою, о милый дух. Всех благ тебе».
Кашель. Кашель. Кашель.
Смрад и кашель. И слёзы застилают глаза. Каждый вдох даётся с трудом. Кажется, что лучше не дышать совсем, чем дышать этим, вдохнуть это в свои лёгкие, непривычные к подобному, незнакомые с подобным, принимающие подобное за яд. А это и есть яд. Убивающий медленно, но верно, если им долго злоупотреблять. Или быстро, и тоже верно, если им дышать с минуту. Целая минута отведена для жизни. Но эльфийке хватает сил поползти по снегу прочь, прикрыть нос тканью туники, не так сильно пропускающей едкий дым, и яд оседает на материи. А когда с зловредным дымом справляются те, кто был у костра, черпает Сильмини озябшими ладонями снег и умывает им лицо своё, избавляясь от остатков дурного запаха будто. Будто это сможет помочь. И снова кашляет, теперь уже от холода и от боли в рёбрах.
И наконец на ноги поднимается, приходя в себя немного. Заверяет Феари, что всё с ней в порядке и они могут продолжать, ведь ещё надо поговорить с лесом. Как бы ни хотелось Сильмини Келевон избежать этой опасной беседы, но нужна она, чтобы второй вариант пути узнать. И услышать, что лес ей ответит. Осталось ли в нём хоть немного светлого и мудрого или всё сгубила Тьма...
Альвари коротко вскрикнула, бегом бросившись к Ульриху, когда увидела, что он всё же не сумел сохранить равновесие и не устоял на ногах, заваливаясь в свежевырытую могилу. На ледяном рыцаре, проклятом неизвестной эльфийке колдовской стеной, заживало всё, кроме, как ни странно, его хромой ноги, но всё равно испугалась за него. Ведь шею мог сломать, неудачно упав в глубокую ямину, да и просто неприятно, ежели бы что-то ещё переломал, пусть бы и зажило оно на нём в считанные минуты. Сильмини успела увидеть, как метнулась Цера выручать падающего своего хозяина. Успела понять, что её помощь запаздывает и будет уже лишней совершенно при такой-то чудесной спасительнице, как сильная и ловкая химерийка. Успела подумать, что лучше бы оставить Ульриха на Церу, а самой разговорами с лесом заняться задушевными, в самом что ни на есть буквальном смысле задушевными, ведь время уходит, костерок себя исчерпал, уже и уголья скоро остынут, так мало его осталось, этого времени. И успела решить, что не повернёт назад, уже кинувшись к нему - не позволит ей это сделать гордость, и не эльфийская даже, а своя собственная, женская гордость. Пусть её помощь уже не нужна, но о рыцаре она тем не менее позаботится как сможет. Хоть с земли его стылой поднимет, не испугавшись ледяного прикосновения. Хоть до остатков костра проводит, чтобы отдохнул и самую малость погрелся. Так оно и вышло-то.
Только перед тем, как вышло, послушать его довелось. Сначала напугалась шутке про сломанную шею (да-да, Ульрих будто опасения в мыслях альвари прочёл) - или то не было шуткой? Если вспомнить, как сломанная нога срослась, то ведь и шея так могла, отчего бы ей не сростись. Вот только человек обычно, когда ломает шею, мгновенно умирает, а рыцарь был живее всех живых. Знать, это всё его проклятие - оно не давало ему не только покалечиться, но даже от смерти защищало. Хорошее такое, заботливое проклятие - и вместе с тем проклятущее, всепроникающее, делающее живого тёплого человека самовосстанавливающимся куском льда, за толщей которого спрятано горячее сердце.
Затем Ульрих при содействии Церы выбрался из ямы, придумывая тысячу и одну причину своему поведению, безусловно странному для окружающих. Всё пояснил, всё разжевал, по полочкам разложил, Церу не забыл похвалить, себя поругать, но уже чуть позже, когда на ноги встал, таки воспользовавшись помощью Сильмини. А она и рада, что хоть так ему помогла. Потому что видеть мучения этого человека ей было больно. Любые муки видеть больно, а бессмысленные и бесполезные - многократ больнее.
Рука от холода заметно дрожала, но руку Синего Рыцаря она выпустила, только убедившись, что он твёрдо держится на ногах и повторно падать не собирается. Хотя теперь, когда рядом женщина-змеептица, есть кому за ним уследить.
Проводив Ульриха до костра, немного не доходя до него, эльфийка вернулась к Феари, уселась напротив и, предупредив огневласую о готовности, вновь закрыла глаза, теперь уже без кинжала. Его она Валару отдаст, но после того, как они придут в спасительное убежище. Дух ещё мог помочь, если они собьются с пути...
Сосредоточилась. Добилась ровного дыхания. Перестала обращать внимание на внешнее, хоть голоса и запах отвлекали немного.
И потянулась к лесу, окружавшему их со всех сторон, выискивая в нём то светлое, что ещё осталось. Говорить с его тёмной стороной и слушать её эльфийка не собиралась. Это могло причинить большую боль её душе, особенно хрупкой и ранимой сейчас, когда связь с телом и миром физическим стала слабее немного, а связь с миром духовным усилилась. Она не была совсем уж беззащитна, душа её. Она могла убежать обратно в явь в любой миг. Или попробовать превозмочь боль. Но не было теперь у неё крепкого и надёжного щита в виде тела. Плоти, служившей барьером между миром живых и миром духов.
Найти бы что-то. Что-то, что откликнется. Что-то дружелюбное, доброжелательное, тёплое. И попросить это о помощи. Направить их. Подсказать верную дорогу к спасительному месту...