Визг. Пугающий и дикий. Оглушающий и пробирающий до костей визг, пропитанный какой-то дикой ненавистью и злобой. Коднарова кровь в теле Феари вместе с перьями и когтями вздыбилась, встречая вызов противостоянием. Черное проклятие умело защищало свою обладательницу, это делало ему честь. Коднаровская сила знала, что тело ее хозяйки еще слишком слабо, чтобы противостоять и выходить на поединок, ведь проклятие еще не успело захватить тело полностью, подчинить его себе, наделить силой и злобой в полной своей мере. И Феари устояла. Она снесла давление, не приняла этот проклятый вызов снежной ведьмы. Но в зубы ей хотелось дать ужасно. По-женски отчаянно, и за волосы оттаскать, чтобы не повадно было вмешиваться в чужие разговоры и привалы. То уже была сама Феари, не сила вызова или злоба коднара. То была ее реакция на истеричек. Но, с присущей ей деликатностью, она выстояла и промолчала.
На вызов этот откликнулась Цера. Ульрих кинулся по тропе Валара на помощь кому-то, и Феари осталась одна, наедине с окаменевшим мальчиком и Валаром, что был от нее, наверное, дальше всех. Осознав, что привал своеобразно но завершился, Феари принялась спешно собирать разбросанные ветром вещи. Котелок, ложки, накидки. Все требовалось побыстрее собрать, чтобы можно было сразу же двинуться в путь, как только все закончится. Больше Феари не хотелось отдыхать, особенно здесь. Кажется, радужный дракон вцепился в ее юбку и укрылся от ветра и фей-ямов в щедрых складках материи.
Рыжая девушка ловко собирала их нехитрые пожитки когтистыми лапами, ненароком поглядывала на отливающие сталью когти и вздыхала: их бы в дело пустить, а не травки срезать. Кровью бы напоить эти жаждущие смерти лапы. Только ведь это равно, что поддаться проклятию. Феари знала: стоит ей кого убить, как она быстрее прежнего обратиться в чудовище, ведь все начинается изнутри. И она смиренно собирала вещи, стараясь не заострять внимание на этом красивом отблеске когтей, которые будто нашептывали ей в этой снежной метели вцепиться в нежную шкурку жавшихся к ней фей-ямов, выпустить сладкую кровь и испить ее, утолить эту страшную жажду чужих мучений. Блаженна была Цера: ей можно было убивать без зазрения совести. В этом Феари ей уже начинала завидовать.
И, все же, Феари любила. Сильно, беззаветно любила она всех, кто был с нею рядом. Ульриха, что отважно шагал сейчас навстречу неизвестности, Церу, что изо все сил пыталась понять людей и не влезть в неприятности, которые так и липли к ней. Найджелла, который-таки договорился. Ну ничего, это будет ему уроком не связываться с теми, кто априори сильнее и опаснее. Должно же было хоть что-то его научить этой простой истине. А Валар, что сидел сейчас на земле в забытьи, был тем, кто заставлял ее позабыть о своем проклятии. С ним она забывала обо всем, что прежде ее волновало и беспокоило. И ей страшно его не хватало. И как бы близко он ни был, как бы крепко не прижимал, она чувствовала, что ей все равно его не хватает. Будто невидимая преграда стояла меж ними. И они смотрели сквозь это холодное стекло друг на друга, и думалось, что вот же - ничего меж ними нет, они ясно видят друг друга, даже касаются тел, но невидимая стена была. Они оба прекрасно ее чувствовали. Проклятие ее, горький страх потерять рассудок, вкупе с телом и человечностью - вот что мешало им стать ближе. Феари знала, она чувствовала, что проклятие проступает на теле перышками с каждым ее вдохом. И это едва не вгоняло ее в отчаяние. Но она держалась из последних сил. Стоически сносила новые перья и все сильнее чувствовала соблазн обратиться кровожадным зверем, не ведающим пощады, чтобы не терпеть эту несправедливую боль близкого ей человека.