Бедный Ульрих. Бедный, бедный Ульрих. Он бредил и неизменно возвращался в реальность, из мертвого становился живым. И это было неправильно - время вспять не оборачивается. Человек должен умирать, а не оживать. Мертвец должен быть мертвецом, живой - быть живым. Но не может мертвец обратиться в живого, как живой обращается в мертвеца. Это неверно. На глазах Феари происходила ошибка, дефект мироздания, если угодно. Мертвец становился живым, против своей воли, теряя рассудок и вновь его обретая.
- И кы-кто, к-кто теперь я? Или что я т-теперь? - задавал он вопрос и все отвечали тяжелым молчанием. Смотрели, силясь найти ответ, и опускали глаза, не найдя ничего, кроме мучительного возвращения из небытия.
Ульрих вернулся - это было неотвратимым фактом. Воскрешение для него было необратимо. Разум его уже встретил смерть, серце уже оставило попытки отстукивать ритм биения жизни, душа его уже заглянуло черной в глаза. Но его все равно откинуло обратно, и сейчас он страдал, как страдало бы любое существо, принявшее в себя покой и темноту, и неожиданно их потеряв. Ульрих был ошарашен, он негодовал от такой неправильности мира. Ведь он - верный Святому Ордену рыцарь, он должен всю жизнь мучаться и наконец заснуть тяжелым вечным сном. А его бессовестно пробуждали к жизни, не спрашивая и не стыдясь.
- И кы-кто, к-кто теперь я? Или что я т-теперь?
Кто же ты, мой юный друг? В какую же беду ты угодил, какой грех совершил, за что получил такое наказание? Наказание длинною в вечность.
- Ульрих, тише, - устало произнесла Феари, и потерла переносицу, собираясь с тяжелыми мыслями.Все молчали, а ей отдуваться. И ответит же, потому что любит его, дурака. Любит и не предаст, не бросит, не забудет. Потому что душа его вросла уже в ее душу, потому что взгляд его уже отпечатался у нее в глазах, потому что поняла его, как никто не смог бы. Поняла уже больше чем разумом или сердцем. Всем своим естеством поняла и простила ему все заранее, возблагодарив за то, что есть такой какой есть.
- Да такой же ты, что и был - честно! Нет в тебе ничего дурного. Душа твоя в тебе, и сердце твое чистое в тебе же. Чего ты испугался? Не время значит тебе умирать. Мир-то волшебный, ты не забывай. Он сам решает, кому жить, а кому.. - и тут Феари обернулась к Ричардцу, вспомнив вдруг о его проблеме. Прикусила губу, осознав, что спасая одного, упускает другого. Да где ж рук столько найти, чтобы всех над этой смертельной пропастью удержать, когда над тобой реет новоявленная сестра, а ты сама калека, обращающаяся в неведомое.
А смогут ли они, все они, понять ее, когда откроется ее правда? Смогут ли все те, кому она сейчас помогает, найти в себе силы не отвернуться от нее, не бросить одну, умирать от своего недуга, смогут ли принять ее новую, ее, в облике чудовища, покрытого перьями, с птичьими страшными лапами и, наверняка, еще и клювом необъятным. Смогут ли? Феари не находила ответа на этот вопрос в своем разуме, как и не находила ответа на то, сможет ли она сама не чокнуться от новой себя.
- У нас вон Ричард присмерти. И ему нужна наша помощь. Наша, Ульрих. И некогда сейчас разбираться почему ты жив, нежели мертв. Коль очнулся - вперед на помощь. По-моему, в этом мире мы то и делаем, что помогаем друг другу не сдохнуть в новой передряге, - уже чуть тише произнесла она, - и почему то вся эта помощь, в конце концов, клином сходится на самом неблагодарном балбесе, - она подошла к Ричардцу и отвесила ему легкий подзатыльник. А у самой внутри сплошная измена - как можно было влюбиться в этого дуралея?