/
ссылка/
Гладкий металл ручки лёг в горячую мужскую ладонь. Щелчок дверного механизма. Джон-Расчётливый открыл дверь.
Черно-белые тона кабинета. Царство деловодов, цифр, строгих, цепких, бумажно-сухих – майсов. Они как и ты. Но немного лучше. Нет, много лучше! Они читают вас, третьеклассных людей, словно бульварные газетёнки. Они – мастера. Мастера страшного искусства бесструктурного управления обществом. Они рождаются такими. Чище, выше, умнее, смышлёнее, сообразительнее, перспективнее. Их будущее состоит из триумфов, которых с каждым годом становиться всё меньше, и в то же время всё выше и выше растут майсовы амбиции. Современная эра – их Золотой век. Их рассвет и величие. Современный сотрудник – это майс. Современная мечта – быть как он, во всём. Даже самым глупым и упёртым «оппозиционерам современного прогресса» (опсопогам), приходиться соглашаться с элементарной истинной. Она в том, что в некоторых вопросах даже зёрна Золотого Миллиарда не могут сравниться со вторыми среди лучших: профессионалами управленцами, специалистами менеджмента, мастерами глобального контроля, гуру манипуляций. С майсами. Эпитетов и понятий много. И превзойти их невозможно.
Строгость и утонченная простота. Два шкафа, журнальный столик. Посреди кабинета расположился громоздкой стол из полированного тёмного дерева, на вид тучный, тяжелый, дорогой. За ним сидит человек в костюме. Водянистые глаза внимательно читают вырезки. Распечатки. Бумага быстро меняется в ловких пальцах. Лениво тянется взгляд. Четыре секунды – и лист А95-С летит в мусорную корзину-утилизатор. Где и сгорает.
– Проходи, – бледная кисть торопливым взмахом указала Джону куда-то в абстрактный угол кабинета. Здесь есть жесткий диван (ты это знаешь). Стул прямо напротив рабочего места. Пара мягких кресел у западной стены, там, где висят безвкусные картины, – садись.
На рабочем столе стоит потёртая табличка: «О.Ф. Лютшильд, старший у.в., отдел №55».
– Всё уже сделано, – убеждает товарищ О.Ф., – тебе надо только подписать эти бумаги.
Не глядя на Джона, Лютшильд вылавливает из-под стола перевязанный пакет документов и швыряет на самый край, второпях дочитывая какой-то обрывок доклада №7897, с пятнами кофе на титулке.
– Да… по варификации это… 45.5/78…
Его осанка идеально пряма. Мелькают белоснежные манжеты, перламутр пуговиц. Пахнет одеколоном. Сухое лицо обтянуто бледной кожей, она редко видит солнце. Зелень крохотных водянистых глаз. Ему уже за сорок. Вспыхнула бумага в утилите. О.Ф. впервые поднял глаза, чтобы посмотреть на пришедшего. Безразличное лицо вызывает у Джона чувство тревоги.
– Подпись. Здесь и здесь.
Да, и ты подпишешь, читает Джон в сонных глазах майса. Тяжелые белые шторы. Шахматные обои. Не обхитришь его кривым прыжком коня или прямолинейностью ладьи. Это и есть Тест?
– Всё уже просчитано. Независимая система определилась с выбором месяц назад, – объясняет процедуру Лютшильд, он улыбается. Краем глаза Доу видит на сдавленной тугим воротником шее вздутые жилы. Тук. Тук. Пульсирует синяя вена под полупрозрачной кожей. Деловод сложил руки домиком, ожидая ответа Джона. Впрочем, всё уже известно и это лишь нелепая постановка. Да, Джон. Всё уже всем известно. Мы всё про тебя знаем. И тот случай на шоссе Каунтли. И на Роаре. Всё. ВСЁ.