Несколько минут спокойствия помогли муравейнику мыслей снова забегать по туннелям синапсов в муравейнике-мозгу, помогли ему заработать лучше. Ориентируясь на обрывки фраз, Артур имел общее и достаточно верное представление, о чем говорят его товарищи. Уже подобравшись к середине размышлений, он с удивлением обнаружил, что бояться нужно не только снарядов, но и спутников. Его удивили не только отсутствие критического мышления – он и сам был таким. Пугающей была их увлеченность, азарт идеей присоединиться к машине смерти. Мысль о спасении по-прежнему была самой актуальной в этом забеге, но лошадка "воевать на благо родины" уже догоняла ее, а где-то, почти в тумане и, отставая на круг, маячила идея «мочить немчуру».
Артур Блохх понимал, в насколько тяжелом положении он оказался. Значительно в худшем, чем те, кто уже начинали пьянеть от приторного запаха гнилого мяса, который в обманутых рецепторах значился запахом пороха. Ну, например вот так: втянул ноздрями смрад гниющего трупа, а потом оскалился, повернулся к сыну своему и сказал «ты, сынок, пороха не нюхал…».
Чудовищная молотилка войны страшна не только смертью как таковой, Артур не хотел ее, но в тоже время страх свой контролировал вполне. Ему было страшно находиться с этими людьми, они были страшнее снарядов, они уже готовы убивать, некоторые говорили о смерти так, будто это бутылка с газировкой. За все свои годы службы в военной полиции, Артур стрелял по людям дважды, и оба раза человек оказывался только ранен. Оба случая для него имели чуть ли не судьбоносное значение. Он не мог и не хотел стрелять даже в поддонков.
- Простите, пожалуйста - Ich möchte verstehen, warum wir hier sind. Und gibt es einen Zweck oder ist es der Fall ist. Ich möchte, wenn der Rückfahrt zu verstehen. Testen Sie es oder Rücknahme. Weitersagen und nach Hause gehen die Schrecken des Krieges ... für mich ist es eine schändliche Geschichte meines Volkes, der Schmerz unserer Verrücktheit für unsere Meshshugu ist. Stalin oder Hitler - Ich werde nicht Öl ins Feuer der Satan, was alles andere wäre sein Name zu gießen. Ich hasse es, mit gleicher Kraft und der Gestapo und des NKWD. Das stellte sich als meine Leute jetzt mehr Schuld Sache weniger. Mein Großvater kämpfte gegen die Sowjetunion, und es ist seine persönliche Hölle, ich will nicht zu Ihrem eigenen zu kaufen. Ich werde weder kämpfen noch mit jeder Partei zusammenarbeiten. Die einzige Person, ich muss - es liegt im Sterben piterburzhets. Du kannst mich zu verlassen, ist es nicht eine Schande, aber es ist richtig. Ich werde töten, und ich werde nicht zum Tod beitragen.
Was, wie ich werde, zu entkommen - ich werde versuchen, so zu tun, geschockt zu sein. Ich bin ein guter Schauspieler. Kann ich sowjetischen Dokumenten zu finden. Ich werde zwei Ficken Sandwich von meinem Kunststoffbeutel, um jemanden zu geben, und ich werde ... ich werde ... nur hier zu sein ...
Он говорил долго и проникновенно, молясь тому, чтобы его поняли. Тут как минимум двое кажется, знали немецкий язык…
Во время разговора, он выложил из кулька два бутерброда на стол. После начал мять и рвать кулек с немецкой надписью «Ich LIbe Hamburg». Он рвал с ожесточением, каторжника разрывающего обвинительный приговор, с силой, которую не прилагал ни разу в жизни.
-Все, конец! – сказал он и бросил в угол кулек, на котором просто не было никакой возможности прочитать ни слова - это катастрофа души! Это ад! Это не приключение! - последние слова по русски были ему знакомы.