Селина проснулась как только первые лучи восходящего солнца проникли в скромную келью. Холодный ветерок гулял по помещению, не те вечерние ласково обволакивающие дуновения. Это был почти морозный, сковывающий ветер, от которого хочется обнять себя покрепче и свернуться клубочком под шерстяным одеялом. И непременно с головой! Селина опустила босые ноги на пол. Леденящий холод камня тут же проник через ступни и начал расползаться по всему и без того замерзшему телу, заставляя съежиться. До утренней молитвы оставалось чуть меньше четверти часа. За дверью раздавались частые шаги сестер, а из окна доносилась трель какой-то пичуги.
Отрывать настоятельницу монастыря от утренней молитвы было бы слишком неучитво. Ей стоило встать пораньше, затемно, тогда можно было бы побеседовать с Жанной перед молитвой, но Селина предпочла понежиться на жесткой кровати до рассвета. Совершив положенные молитвы, она решила найти настоятельницу еще до утреннего приема пищи, но застала Жанну сначала отчитывающей какую-то незнакомую совсем юную монахиню, а затем выслушивая оправдания. Чуть задержавшись, она услышала часть разговора. Девочка уверяла, что на нее напали и отняли коробку с пожертвованиями, но её история была настолько неказистой, что даже не совсем хорошо разбирающейся в людях Селине было понятно, что она лжет. Чего уж тут говорить об умудренной годами настоятельнице, которая таких историй за свою жизнь слышала, наверное, не одну сотню.
Оставив сестер наедине, Селина направилась в обеденный зал, решила подойти к Жанне после приема пищи. Еда, как обычно, не вызывала восхищения. Вчерашний ужин у Герберта можно было назвать пиром по сравнению с этим... Хлеб, репа, квашеная капуста да ягодная водичка. Вино монахиням позволялось пить лишь по праздникам, хоть в кладовках монастыря оно и водилось в достаточном количестве. Самые сообразительные сестры уже нашли не один способ проникнуть в святая святых, тем более никто особо не считал запасы. Но за общим столом все строго придерживались обетов и правил. Жанна вернулась лишь к концу завтрака, и Селине пришлось смиренно дожидаться настоятельницу в стороне. Та почти сразу посмотрела на сестру Мартину и, ничего не сказав, продолжила трапезу. Сестры одна за другой вставали из-за стола и уходили работать. Почти все отпускали взгляды на Мартину. Некоторые - подозрительные, другие - завистливые, но большая часть - безразличные. Жанна поднялась одной из последних и, подойдя к Селине, предложила поговорить в комнате для гостей, которую, по слухам, настоятельница облюбовала.
Это была роскошно обставленная комната. По обе стороны от входа на стенах висели дивной росписи восточные гобелены, подарок одного из заморский торговцев. Под левым располагался большой диван, состоявший лишь из причудливо сложенных подушек. У противоположной от входа стены у окна находился резной стол черного дерева. На нем стоял фарфоровые кувшин и чашки. Не каждый дворянин мог похвастаться подобной роскошью... Рядом с кувшином стоял какой-то сосуд с трубкой на длинном шнуре. Сбоку на блюде лежали угли и разноцветные свертки. Свеча расточительно горела, хотя света из небольшого окна вполне хватало, чтобы не наткнуться. У правой от входа стены стояли шкафы с непрозрачными дверцами. Селина никогда раньше не была в комнате для высоких гостей и не могла себе и вообразить, что в монастыре может оказаться подобная роскошь.
Жанна налила в фарфоровую чашку какой-то белой жидкости, пахнущей вином и предложила её Мартине. На чашке красовался удивительный цветок белый цветок. Такие не росли в известных Селине землях. Настоятельница отвернулась и направилась к одному из стульев у стола, не предложив монахине присесть.
- Что хотел от тебя епископ? И что это за священник, которого ты сопровождала днем?
Жанна уже сидела за столом, не притронувшись к напитку. Её целеустремленный напряженный взгляд смотрел куда-то вдаль, за спину стоявшей напротив неё монахини. На лбу отчетливо проступили морщины, а нижняя челюсть то опускалась, то поднималась, как будто бы она что-то старательно пережевывала.