Око. Крошечное, выплощенное в металле, оно оказалось долговечнее истенного Ока.
Вольфганг никогда не был ни мудрецом, ни мечтательным мыслителем, способным охватить могучим разумом мир. Его этому не учили, предпочитая направить природные таланты к более преземленным, но кровавым умениям.
Умениям, что теперь мало что стояли.
Уже и не важно, как рыцарь оказался на площади в столь подходящем облачении и при оружии. В памяти все еще яркими образами стояли картины невообразимого ужаса. Око гаснет, уступая вечному мраку. Безумец хрипит проклятия и умирает в жутких корчах. И смех.
Безумный, хватающий прямо за душу, дышащий колким холодом на самое человеческое нутро.
А дальше... Дальше бесконечный поток чудовищ, самых кошмарных, что можно представить. Вольфганг отражает удары острых когтей и выпады зубастых пастей щитом и бьет в ответ. Клинок, с чавкающим звуком, погружается в плоть, рубит и колет. Щит ломает кости, когда рыцарь отмахивается им от наседающих врагов.
Вольфганг кричит, пытаясь организовать паникующих горожан, направить их прочь от невиданной бойни, стремиться защитить безащитных, повинуясь неясному до конца порыву, но видит, что усилия тщетны.
Белоснежные стены уже окрашены кровью, по булыжным мостовым текут ручьи и целые реки крови. Где-то разгорается пожар, набатом бьют колокола, а люди продолжают кричать. Голоса людей смешивают в единый, наполненный ужасом, непониманием и мучительной болью, гул.
Вольфганг бежал. Бежал позорно, так, как никогда до этого. Бежал, еще не понимая, что стал свидетелем грядущей гибели целого мира под ослепшим Оком.
Вольфганг открыл глаза и сжал монету в кулаке.
Он вернулся сюда, в разоренную лачугу, где спасались немногие. Чудища давно отстали от них, более заинтересованные в безумстве разорения и разрушения, и беглецам теперь был страшен только дождь и холод, но старая, удивительно добротная крыша и небольшой костер спасали от этих, если подумать, несущественных бед.
В прошлом, до ослепления Ока, Вольфганг бы поостерегся вот так просто разводить костер посреди глуши, ибо он мог запросто привлечь каких-нибудь лихих людей. Но теперь это уже не казалось чем-то опасным, ведь каждый, из тех, что ютились и жались к теплому огню, заглянул кошмарной погибели прямо в пустые глазницы. Разве теперь страх что-то значил?
От раздумий рыцаря отвлекло движение у того самого костра.
Женщина, монахиня, шла прямо к нему, и обращала внимание Вольфганга на подвальную дверцу. Впрочем, какой тут мог быть подвал? Так, погреб для солонины и шкур, но проверить, однако, его не мешало.
Рыцарь положил монету на книжный комод, на котором он расположился, ступил на землю, подхватив щит, двинулся в сторону люка в погреб, готовый в любой миг выхватить меч, но не оставляя надежд найти в подвале только крыс и остатки каких-нибудь припасов.
- Войду первым. Держись за мной. - Коротко прошептал он спутнице, когда они дошли до цели.