Самюэль, Кристоф, Мари. Люсьен знал, кто они такие. Ирен, Бернар, Мелани. Они – потерянные. Арсен, Полетт, Антуан. Родившиеся посреди зловония нечистот. Мишель, Валери, Ивонн. Вернувшиеся калеками с битвы. Эрик, Леонар, Пьер. Разорившиеся. Голодающие. Лишенные милости своих покровителей.
Габриэль. Андрэ. Кристель
Король Червей помнил все их имена и лица. Они, лишенные всяческих благ, прозябающие, словно животные, живущие лишь милостыню и кражи, пугали «обычных» людей сильнее, чем страшные истории о чудовищах, что ходят во тьме. Бесчисленное количество нищих вселяет ужас в сердца обывателей, ибо их грязные лохмотья и трясущаяся, в струпьях, рука, словно говорит: «Смотри же на меня, и не отводи своего взора, ибо завтра Рок может настичь и тебя!». И горожане, купцы, священники и аристократы, отворачиваясь, бросали мелкие монеты себе под ноги, стремясь как можно скорее избавиться от кошмарного видения.
А Рыбоглазый смотрел. Он смотрел на этих людей, не мигая, ибо его веки не способы были более смыкаться, и не отводя взгляда, ибо стал он одним из них, будучи при том несоизмеримо выше и ниже. Лохмот нуждался в них столь же неразрывно, сколь они нуждались в нем. Они хотели жить – и он давал им жизнь, нехитрым врачеванием продлевая короткие дни тех, кого уже взяла под крыло Костлявая. Он хотел жить – они давали ему жизнь, которая текла в его горло солёным красным потоком, что слаще любого вина.
Был ли это его выбор? Люсьен никогда не просил вечной жизни. Он просто не хотел умирать. Был ли это их выбор? И, если да, то чей? Эрве? Аделин? Эммануэля? Или, быть может, его Сира, Жюльена? Или Жозе, его покровителя в столице франков? Или же самого Прародителя, чей шепот звучит бесчисленным сонмом шепотов в тенях, отбрасываемых факелами?
Жозе был тем единственным мостом, опираясь на перила которого Люсьен чувствовал себя хотя бы в относительно безопасности, находясь среди сынов и дочерей Малкава. Лишь они двое, казалось, были в состоянии управлять своим разумом. Остальных же Пере боялся до внутренней дрожи.
Один сплевывал трижды через плечо, лишь заслышав собачий лай. Другой всегда боялся, что на него упадут стены. Третья любила грызть свои пальцы, в обычную ночь отгрызая по два. В беспокойные – целых восемь…
Хьюго Безумный пугал Люсьена больше всего. И его сегодняшнее представление лишь накормило тот ужас, что поселился в груди Пере давным-давно. Вот почему он старался как можно реже бывать на собраниях клана. Вот именно поэтому…
Когда закончилось представление, Пере встал, как и остальные. Всего лишь мгновением позже, потому как он так и не понял, когда же оно, собственно, закончилось. Люсьен не ощущал ни вдохновения, ни восторга, лишь всепоглощающий страх перед тем, кто представлял весь клан в городе. Пере был уверен, что Хьюго совсем не обязан был устраивать показательных казней. Никто бы не посмел бросить вызов Безумному, потому что он… ненормальный!!!
Лишь благодаря Жозе Лохмот сумел избежать внимания верховного старейшины. Казалось, будто сейчас Хьюго повернется, увидит Люсьена и спросит что-нибудь вроде «Это тебе не понравилась пьеса? Думаешь, ты сыграешь лучше, чем эти двое?! Поднимайся сюда!!!».
Вот почему Пере верил Жозе. Вот почему он принял Узы.
Но в этот раз не обошлось. Пропал гуль самого Хьюго – и отвечать придется головой.
- Благодарю! – поспешно ответил Люсьен, принимая в руки кошель. И вопросы тут же посыпались из него, словно сверкающие капли воды из опрокинутого кувшина. – Жалует ли нашего брата Гангрел? И должны ли они теперь получить то письмо? Как опознать Люсьена? Уверен, что я видел его, но не знал, что это – он. И ведомо ли, куда направил стопы карла?