Аделард умолк, придержав язвительные слова. Его визави достойно показал себя в сражении, хотя и не стал вступать в беседу тогда, когда Аделард ещё почёл бы возможным отступить. Шевалье видел пред собой не ночного вора, который трусливо бросился бы наутёк или обратился к помощи кистеня аль засапожного шила. Обнажив меч, безвестный воин храбро сразился с ним, и за одно это, пожалуй, в смерти он заслужил уважение.
Мёртвым легче возносить почести, чем живым.
Окажись сей муж рыцарем, сохрани он достаточно сил, чтобы пережить раны, Аделард оставил бы ему жизнь, даже грози то преследованием и гневом парижских Старейшин. Жизнь без чести — ничто, а мёртвый лев лучше живого пса, хоть, как любил в мыслях напоминать себе вампир, все они — лишь животные.
В воцарившейся тишине звучали голоса ночных птиц. Шелестели травяные заросли. Где-то вдали, в лугах, ветер колыхал косматые стога кошенной травы. С прохладным спокойствием речной проток катил свои воды к большой Сене. Темные глаза вампира сомкнулись, даря ему недолгое наслаждение, смыкая ласковые тени вины и злости воедино. Торжественным движением Аделард отнял меч от плеча, и холодная сталь тускло сверкнула под луной. Ведя взгляд от перчатки к перехваченной ремнями крестовине, а затем и выше, до тонкого острия, Аделард как будто бы вбирал в память историю этой недолгой схватки. Без усилий держа меч на весу, вампир обернул его клинком вниз. Тихо отдался стон рассечённого воздуха, и тишина вернулась вновь. Сухие губы рыцаря из Вивье стали произносить, как магическую инкантацию, слова греческого языка, уже раздававшиеся неделей прежде над Дорогой Роз:
— Сё, вот ещё из тех, кто пал пред мечом мертвеца. Ты лежишь, поверженный моею рукой. И так, по праву сильнейшего, я, Аделард из бессмертного рода Арикель, забираю твою кровь и твою жизнь, ибо так установлено судьбой. А я же...
Голос Аделарда наполнился едва сдерживаемой ненавистью, прорвавшейся из самых глубин его звериной сущности. Меч рухнул вниз, глубоко, до самой земли, пронзив мертвеца сквозь оба слоя доспехов. Навалившись на клинок, Аделард тяжело провернул его в ране, подняв лицо к небу. А потом, выдернув меч, провёл языком по лезвию, узнавая и запоминая кровь.
— ... я буду жить вечно.
Незримый колокол запоздалого раскаяния, звучавший лишь в душе Аделарда, гулко понёс свою песню над рекой и полями. Слушая его звук, неясно отдававшийся внутри, рыцарь-вампир сгорбился. Он так и стоял бы, неслышно отдавая почести павшим, если бы не случайный взгляд, брошенный в сторону. Шевалье вздохнул: всё его спасение, как оказалось, никак не помогло бы несостоявшемуся утопленнику. Нехотя отерев меч об одежды одного убитого, Аделард вложил его в ножны и побрёл к другому.
Шаг вампира остался спотыкающимся, почти ковыляющим. В том была виновата не боль. Просто, как за грозовой бурей следует пахнущее молниями затишье, так и за всплеском боевого пыла последовал апатичный упадок. Человечность, сей мистический конструкт, что наделяет человека гуманистическим началом, не даётся легко и без лёгкости уходит. Возможно, будь Аделард трёхвековым колдуном из мифической Гипербореи или наполовину человеком, наполовину фавном из земель лангобардов и фризов, тогда не страдал бы он. Но даже величайшего из полководцев подкосит бесконечная череда убийств. А Аделард, при всей заносчивости своей, не мнил себя великим.
С видом, в котором мешались печаль и сострадание, Аделард опустился на колени перед жертвой ночных людей. Ею стал мужчина, чей кафтан казался богатым, но жуткие и многочисленные раны поставили крест на том богатстве. Всем видом своим покойник смахивал на солидного горожанина или рыцаря, облачившегося в светское платье. Аделард приметил, с каким знанием дела тот был обыскан — убившие его не поленились распороть подол и заглянуть в сапоги. Рыцарь встряхнул валявшийся близ мешка, в котором покойник был сюда принесён, тубус для бумаг. Уже понимая, что он пуст, Аделард ковырнул ногтем простенки и постучал в донышко костяшкой единственного мизинца. Лишь убедившись в его пустоте окончательно, Аделард достал собственное едва не утраченное письмо и, бережно согнув, опустил в деревянную трубу — тубус пригодится ему самому, поскольку будет много лучшим чехлом, чем конверт из толстого пергамента.
С мелькнувшей на лице неприязненной гримасой, Аделард запустил руку под оборванный подол кафтана и стал шуровать за подвязками штанов, выискивая, не спрятано ли чего в исподнем. Шевалье не раз видел, как орудуют под Роной мародёры из отцовской сотни или его собственных десятков. Чтобы надёжно обыскать человека, знают они, недостаточно охлопать его подмышками и вытрясти из сапог вонючие обломки ногтей. Для надёжности потребно раздеть труп догола, а всю одежду, которую не берёшь себе, пустить на мелкие ленты. Конечно, Аделард не стал рвать в куски кафтан и шоссы, но тщательно обыскал тело и под ним, и за штанами, и с силой прощупал пояс в поисках зашитых внутрь монет или медальонов. Потом — поднял к лунному свету кисти мертвеца, обратив внимание на состояние подушечек и костяшек пальцев. Затем лишь, с тщательностью закончив первое дело, Аделард перешёл к мечнику. Рыцарь не сомневался, что найдёт украденное при нём — мечник был главарём, главарю вся добыча.