Шевалье пошатнулся, лицом приняв хлёсткий удар. Чувство, что настигло его, было сродни тарану каменным зубилом, нанесённому с силой трёх кузнецов. Лобная кость под ёжиком жёстких чёрных волос треснула, а стальной наконечник глубоко вошёл в набухающую кровью трещину. Энергия выстрела, произведённого с дюжины шагов, была такова, что голова рыцаря запрокинулась к затылку — он и застыл так, словно колеблясь между молитвенным пылом и неминуемым падением.
Доходили до Аделарда слухи, будто бы в английском королевстве свирепствуют ужасные набеги — словно бы король тот собирает со всех своих вассалов побор, именуемый «датской деньгой». Нужен сей побор для целей откупа и снаряжения армии, способной противостоять воинам с норманнского севера, что бывали и под Парижем, и даже в имперских землях. Не увлекаясь историей, рыцарь не знал в подробностях ни каков из себя норманнский флот, ни какому монетному двору английский король обязан спасением, ни даже о том, справедливы ли его сведения, или мир стократ сменился, и теперь монарх с туманных берегов грозит континенту войском, закалённым в боях с язычниками. Но, как любой уважающий себя воин и военачальник, шевалье из города Вивье интересовался воинским искусством всех стран и народов. От германцев он перенял баранье упорство, что наложилось на его собственный неприятный нрав. От римлян — зачатки сложной латинской тактики, предполагающей построение и манипуляцию (даже части их войска прежде назывались так — «манипулы»). Близ песков Святой Земли открылось ему неудержимое легкомыслие восточных народов, что каждую зарю кладут поклон в направлении летающего гроба с телом нечестивого Пророка. Эти умели жалить в спину и ускользать прочь аки змеи. Бритты же, как сказывали окружившие дом Леди торговцы и путешественники, овладели в совершенстве строительством длинного лука, из которого не выстрелить ни с коня, ни с полусогнутой руки — зато, распрямляясь во всю мощь, тот умеет послать стрелу на умопомрачительные дистанции, а вблизи разит и латника, и кнехта.
Исходя из своих знаний, а также из того, что оголовье стрелы не торчит из затылка, Аделард определил, что лучник, стрелявший в него, вооружён луком французским. Глупое ничтожество! Кашляя кровью и с хрустом шеи восстановив равновесие, рыцарь выдернул стрелу изо лба. Кулак, стянутый в чёрную перчатку, с треском переломил её древко у основания. Шевалье мельком кинул взгляд на узкий четырёхгранный наконечник, имеющий форму не листа или треугольника, а скорее хорошо наточенного стилуса. Такой звался «бодкин» и мог бы легко поразить его сквозь доспех. Вот и открылась тайна, как стрелы убийцы так глубоко вонзались в спину рыцаря!
Сделал Аделард и другой вывод, роняя обломки стрелы себе под ноги, а губы — расширяя в леденящей душу улыбке. Стрелку не было нужды целиться в голову Аделарду, но он сделал это. Значит, он поверил в неуязвимость рыцаря, а его дух пошатнулся со смертью напарника. Значит, страх уже пустил корни в его сердце. Ведь кто отступает — тот бежит.
А значит, Аделард уже победил.
— Не знаешь ли ты легенду о всаднике, что едет по Дороге Роз? — тихо спросил Аделард, без признаков слабости переступая через лежащий лицом вниз труп. — Не ведаешь ли ты, что меня... невозможно сразить?
Его последние слова перешли в грозное шипение. Обнажив игольчатые клыки, шевалье рванулся на лучника.