Воровато спустив ноги на многажды вытертую циновку, рыцарь глубоко пожалел, что бадья стоит пустой, ведь у него так и не вышло истребовать с трактирщика банную процедуру и починку одежд.
«Пусть его. Река всё исправит».
Учёный книжник приметил бы, что последние две луны река не торопится служить покорной боне меретриче и не бросается исправлять вершимые ошибки, но Аделард испытывал не больше близости к книгам, чем пшённая каша — к Престолу Небес. Пригнувшись, бургундский шевалье крался через комнату, руками нашаривая себе путь. Зная, что трактир у ворот редко когда блистает достаточной нуждой, чтобы сколачивать мебель сверх потребного, он всё же не хотел случайно уронить колченогий стол или оставленный к утреннему гостю табурет — третьего шанса не будет. На пороге комнаты Аделард помедлил.
Строение, куда невольно ходишь ногами то вперёд, то назад, поневоле займёт достойное место в твоём жизнеописании. Аделард бы узнал этот трактир из тысячи трактиров, но впервые — сейчас, притаившись у порога — шевалье пытался... понять его. Крылья его носа вздрагивали, ловя то запахи свежей соломы, то едва уловимую вонь птичьих гнёзд под крышей. Хранящее дневную жару дерево шершаво ложилось под пальцы, и Аделард почти видел перед собой плотника, зубастой пилой вырезающего доски для будущей двери. Он стоял в совершенной темноте, но память услужливо вернула его мысли в узкий коридор, где беспамятство настигло вампира. Он вспомнил свет, бьющий из вырубленного в дальнем конце окна, и кожа на щеках отозвалась неприятным жжением там, где шарф не успел прикрыть её. Свет... свет, слишком много света. Аделард гнал прочь световой прямоугольник, стараясь уловить другие, тогда не нужные ему детали: открытые двери, выставленные у порогов на чистку сапоги, даже походку трактирщика. Узкий жилой коридор...
Какую из комнат мог занять месье Жак?
Не дальнюю, потому как дальняя отведена для гостей, готовых платить за неё и наслаждаться трижды проклятым видом Бордельских ворот. Не комнату супротив неё, ибо плох тот купец или граф, кто не пожелает иметь в услужении верного лакея и камердинера, а то и пуще того: поселить напротив дочь или верную стражу.
Не средние, потому как средние все одинаковы. А какой хозяин не мечтает играть особую роль в жилище, где обитает? Как первый актёр на театральных подмостках, он творит спектакль вокруг себя, он указывает девкам и половым, и не для того бы он занимал среднюю комнату, чтобы потом кухарка вопрошала у поварихи: «А в какую из дверей мне снести Жаков ужин?». Тьфу, позор тому хозяину, который не найдёт способ отличить себя от всех других приживальщиков.
Стало быть, это ближняя к лестнице комната. И удобно — и вниз легко бежать, и к комнате для «богатого графа». И мудро — любой шорох можно услышать, а если внизу грохнет дверь, так значит, гости пожаловали. И выгодно — никто их пожелавших спуститься по лестнице или подняться наверх мимо глаз не пройдёт. И, уж конечно, отменно услаждает слух боязливый шепоток: «Ты, коль новенькая, в первую дверь постучись, там-де наш гранд проживают...»
Первая дверь. Прикрыв глаза, Аделард взвесил это суждение, покатал его перед умственным взглядом — присматриваясь, оценивая, как много лет назад оценивал кипящие перед Роной орды франков. Суждение казалось хорошим. В самый раз для невысокого пузатого франка, чья лысина загадочно лоснилась за метёлкой волосьев.
Вытащив из-за пояса охотничий нож с обмотанной грязными лентами рукоятью, шевалье скользнул в коридор, наступая на носки сапог. Он не вышел в середину, зная, что от многочисленной ходьбы доски там поизносились и отчётливо заскрипят в ночной тишине, и двигался вдоль самого краешка, держась рукой за стену.