Аделард и не думал бояться девичьих рук. Напротив, затаив дыхание он поднялся навстречу вошедшей, преклонив голову и сожалея о непотребном своём виде. Если Новый Рим, град Базилевсов, и был звездой востока, то шевалье готов был поклясться в том, что свидетельствует в сей миг звезду запада. Об этом Аделард и сообщил, глубоко поклонившись. Теперь похабные мысли казались ему неуместными и даже грубыми — а немногое может показаться грубым существу, сожравшему давеча с пяток живых овец.
— Уверен, что кровь моя вне опасности, хотя сердце молит о помощи, — не отрывая глаз от перелива газовых вуалей, проскрипел Аделард и поскорее откашлялся. — Признаюсь, за время долгой дороги путь мой голос отвык от созвучий мелодии, но... песня способствует воспоминаниям не хуже давно забытого мной терпкого родосского вина. Отчего бы и нет? Леди Аврора, прошу вас играть так, как наигрывали бы в лад неспешному ходу застольной беседы. А я...
Аделард взглянул на звезду за окном, на сей раз бывшую звездой уже севера. В ночном воздухе он почерпнул отваги и договорил, едва уловимо смущаясь:
— ... а я буду петь. Вернее, говорить. И пусть мой рассказ будет прерван, едва наскучит.
Ладони Авроры заскользили по струнам, наполняя звёздную майскую ночь тёплым перезвоном. Улыбнувшись служительнице — «Право, как жаль, что, верно, делит она не только благосклонность Филиппа, но и постель» — Аделард заговорил мерным речитативом. И его голос приобрёл ту мелодичную плавность, которой всегда отличался от грубых голосов солдтани и отцовских сотрапезников.
— Во многих я землях
Был, добрый Филипп,
В царстве Бургундии
Род мой возник.
Во многих походах
Часть жизни отдал.
Я видел Рону, видел Милан,
Где и сей день правит герцог-тиран.
Ступать доводилось моим сапогам
По камню Эльзаса, италийским холмам.
Видел альпийский я снежный венец.
В германских лесах побывал, наконец.
Но ни при очах, ни в жизни моей
Не видел я ярче столичных огней,
Чем те, что над гладью пролива Босфор
Однажды возжёг имперский орёл.
Аделард говорил, и в его словах как живые расцветали панорамы города на семи холмах: Нового Рима, Византия, Константинополя. Во всех цветах поднимался ражий вал могучих Феодосиевых стен, что двумя кольцами охватили город на мысу близ залива Золотой Рог, что между Босфором и Мраморным морем.
— Представь себе сонм роскошных садов,
Что к морю спустились с зелёных холмов.
Представь шум базаров, их гомон и крик,
Вот он достигает и стен городских!
Представь цитаделей вечный дозор,
Владык-ортодоксов во злате убор.
Рассказывал Аделард о сотне каменных башен — девяносто шести, конечно, но в таких тонкостях рыцарь был не сведущ. О великолепных Золотых Воротах, чрез которые входил в столицу Европы и Азии главный торговый тракт. Говорил о районах, и о тех людях, с чьей помощью когда-то перебрался в Италию, чтобы затем вернуться назад по велению сира… и вновь пуститься в путь на купеческом корабле:
— Правит в Галате торговый патент,
Золото Генуи, кастильский адвент.
Союз коммерсантов, арматоров порт:
Дож из Венеции — вот кто там лорд.
Влахерна — вот юдоль утех и пиров,
Для тех, кто фараоном по следу отцов
Стал, унаследовав виллу и слуг,
Где сам император — сосед твой и друг.
Аврора играла, а тесная комната сменялась величественными интерьерами нового дворца Алексея Комнина, военачальника и героя, поразившего болгар, арабов и сельджуков, вернувшего былое величие умирающей стране.
— Представь его своды, что выше небес,
Средь блеска алмазов воссел базилевс,
И два титана, два льва золотых
Порядок блюдут у ступней у чьих.
Алых шелков льётся река,
Сапфир, изумруд? — то скучно! Едва
Ль во Влахерне найдётся такой,
Кто роскоши меньшей ведал, чем той.
Однако едва ты свой взор обратишь
К тем берегам, что за морем из крыш,
Берег иной увидишь здесь ты —
Это шумит океан нищеты.
Ещё многое поведал Аделард. О роскоши и блеске восточных дворцов, о лихорадочной как пляска Святого Витта придворной чехарде и многочисленных сварах между армией, купечеством и земельной аристократией. О несметных ордах варваров с востока и севера, о предательстве германских наёмников, о Папских планах. Только приметив, что даже положение туч за окном давно уже поменяло себя, Аделард перевёл дух.
— Пусть здесь я умолкну, месье Филипп. Иначе, видит небо, я готов неделями вести свою повесть. А, должно быть, на приёме у Его Высочества мне неминуемо зададут схожие вопросы — вы будете скучать, наперёд узнав сразу всё, — не удержавшись, шевалье метнул взгляд в сторону Авроры — скучала ли? Противен ли он ей?