Шевалье застыл над поверженным великаном, не замечая ни с блеянием разбегающихся овец, ни даже волков, метавшихся где-то в сенях. Со стороны могло бы показаться, что, будто компенсируя невероятную скоротечность схватки, его тело возвращается к естественному ходу времени. Как будто огромные часы, исполненные в небесной стекловарне, ускорили песчаный ручей, просыпающийся из склянки грядущего в минувшее, чтобы нагнать искру по имени Аделард из города Вивье. А потом время возродилось вновь: вихрь эмоций закружил, опрокинул Аделарда. Вновь перед глазами стала картина антропоморфного чудовища, вновь полыхнули, чтобы угаснуть навсегда, зелёные буркала. Из недр этой бури, где сплелись запоздалый страх, пьянящий азарт, беспокойство за скакуна и даже тонко звенящий голос ужаса, родилось новое чувство. Оно набрало силу, оно воспрянуло к жизни; оно разгоралось всё сильнее, сметая ушедшую тоску и даря забытую Проклятым радость. Радость победы, что была для Аделарда сродни вкусу vitae. Рыцарь победил чудовище!!!
«Всё-таки... я победил... я победил чудовище с Дороги Роз. Я победил! Я! Я! Я!»
Заскрипели отвалившиеся в стороны ворота, впуская в овчарню тусклый лунный свет. В зыбком полумраке из недр пристройки показалась высокая фигура рыцаря, с усилиями волочащая по земле огромную тушу, насквозь пронзённую мечом. Привыкшим к вечной темноте глазам Аделарда хватило бы и такого света, чтобы рассмотреть в деталях личину громадного демона. Рыцарь сапогом перевернул его на спину, обеими руками взявшись за рукоять и вытаскивая лезвие из раны.
Преисполненным ритуальной торжественности жестом рыцарь поднял клинок над собой. Тёмная кровь на металле переливалась в лунном свете оттенками винно-красных шелков. В эти мгновения мрак под небесным сводом наполнился для Аделарда перебором густой греческой лиры и он заговорил речитативом, используя язык Старой Эллады:
— Сё, вот ещё из тех, кто пал пред мечом мертвеца. Ты лежишь, поверженный моею рукой, и так, по праву сильнейшего я, Аделард из бессмертного рода Арикель, забираю твою кровь и твою жизнь, ибо так установлено судьбой. А я...
Голос Аделарда, обычно мелодичный и стройный, наполнился едва сдерживаемой ненавистью. Незнакомые античному слуху имена звучали грубо в обертонах старогреческой речи. Меч рухнул вниз, пронзив уже мёртвое сердце ещё раз. Навалившись на клинок, Аделард тяжело провернул его в ране, подняв лицо к небу. А потом, вырвав к себе, провёл языком по лезвию, узнавая и запоминая кровь. К виду Аделарда возвращались обыденные человеческие черты — усталость, насмешливый тон и всё то другое, что возвращало рыцарю не столько вид, сколько ощущение человека. Вампир — Зверь, Дьявол! — одержимый единственной фанатичной жаждой всё новых побед, отступил в тень, защитив другую половину собственной души.
— Я... буду жить вечно... кстати, об этом. Лошадь! Ты там жива?