Приземлился на все четыре, прижался к полу, оскалился злобно.
Зарычал гневно, поднимаясь. И оборвал рык на середине, не закончив, изумленно озираясь.
Зелень вокруг. Назойливая, изумрудная, травяная, в глаза лезет, скрадывает очертания... чего?
Дома родного, там, в Канзасе. Развалины которого они с Элли покинули не так давно. Бутылок зеленых, пузатых, с наверняка зеленым змием внутри, опустошенных в бесчисленном количестве на пару с хозяйкой. Почтальона, зелено улыбающегося зелеными зубами, и совсем даже не пожеванного собственнолично зубами Тотошкиными. Сук породистых, изящных, сейчас изумрудом шкуры отливающих, а раньше — поскуливавших от страсти, будучи в кусты утащенными.
Тотошка тряхнул головой. Затем еще раз. Затем попробовал зарычать, но вышло смешно и неудобно — зелень в ответ смеялась в лицо, точнее в оскаленную пасть, и никуда растаивать не собиралась.
— Вот же дрянь, — ругнулся доберман, чувствуя, как подгибаются лапы. Где он? Что с ним? Что происходит вокруг? Это магия? Колдовство? Чертовщина?
Где Элли?
Последний вопрос, всплывший в голове сам собой, мигом привел в чувство. Доберман опустил голову, закрыл глаза и глухо зарычал. А когда он снова посмотрел вперед, ничего хорошего в его взгляде не было.
— Ладно, посмотрим, что ты такое, — прошептал он. А затем прыгнул — резко, с места, без предупреждения, оскалившись и пытаясь ухватить зелень покрепче. Не конкретно бутылки или почтальона, а самую ткань зеленого пространства вокруг.
Ухватить — и разорвать.