- Какая... Милая сцена, - лев делает мягкий, кошачий шаг, слегка касаясь земли подушечками своих четырех лап. Его крупные, бугристые мышцы, многие размером с лапу Тотошки, перекатываются под толстой шкурой и шерстью.
- Тр-рогательная... - наполовину рычит, наполовину говорит он, выражая мордой злорадное "сочувствие". Смотрит он прямиком на Элли и медленно, почти крадучись, обходит её и компанию по большому кругу, как акула, присматривающая в китовом косяке жертву послабее. Которую можно разгрызть одним рывком.
- Маленькая... Хрупкая девочка и её вер-рные щеночки. Одному из них, кажется, плохо? Ничего, зато остальные будут знать, что не один только Страшила из вашей своры не имеет мозгов.
- Ты спр-рашиваешь меня, девочка, почему я стоял и смотр-рел? - в его рыке чувствуется целое море едва сдерживаемых эмоций: угроза, страх, гнев, насмешка. От того образа, в котором он пребывал несколько часов не осталось и следа.
- Потому что я хочу вашей смерти, - в голосе слышалась жесткость, сталь. Привычка того, чтобы ему повиновались, а не наоборот. - Ты и такие как ты - плоть от плоти Гудвина. Вы веками разрушаете мир-р, в котором живете, но вам этого мало. Вы пришли на Большую Землю - на мою землю! - чтобы превратить в кислотную свалку и её.
- А он, - Лев кинул короткий взгляд на Дровосека, а затем снова смотрел Элли в глаза, не отрываясь. - Бездушная машина, умеющая лишь р-разрушать. Поглощать. Есть. И оставлять после себя пустыню.
- Ты, - указал он так же на Страшилу, - Служишь и не понимаешь зачем. Ты ничем не лучше пустой бочки, что называет Дровосеком.
Лев повернулся к Тотошке и, на этот раз, не отводил от него взгляда. Во время их дуэли взглядами изо рта Льва появлялся пар, точно свидетельствовавший о пылающем внутри гневе и ненависти самого глубокого, самого священного толка. Ненависти, прибереженной для предателей. Ему Лев не сказал ни слова, но оскаленные клыки и молчание были красноречивей оскорблений, обличенных в слова.
- Девочка, навер-рное, сейчас думает, что сможешь остаться в живых в этом лесу и разыскать Волшебника со своими «друзьями». Или просто слишком глупа. Это одно и то же, - Лев хрипел при разговоре, хотя это вполне мог быть и смех. – Я дам тебе один совет: здесь у тебя нет друзей. И никогда не будет. Каждый из них готов убить тебя или бросить при малейшей необходимости. Я же лишь говорю тебе об этом открыто.
Наконец он, видимо выдохшись от этого монолога или сказав всё, что копил на душе, он замер, слегка растопырив лапы. Кончик его хвоста с кисточкой на конце недобро подрагивал. Теперь он не рычал, но в голосе всё равно не чувствовалось и толики теплоты.
- Ты ищешь Гудвина. Я тоже его ищу. Предлагаю тебе сделку, маленькая девочка: я выведу вас из леса живыми и, по возможности, невредимыми. Даже помогу тебе починить эту рухлядь, которую ты считаешь разумной – это будет легко. В обмен вы проведете меня дальше – к Гудвину, на тех же условиях… Думаю, не нужно упоминать о том, что я не буду пытаться убить вас раньше, чем мы доберемся – как я уже попробовал, а ты обещаешь мне тоже самое за себя и свои игрушки.
Он покачал головой вправо-влево, сместив вес тела с передних лап на задние – точно готовясь к прыжку.
- А ещё убедишь их держать свои плоские остроты обо мне за зубами, или что там у них вместо рта. Иначе договор расторгнут.