После приема ведьмачьей настоечки весь мир стал таким разноцветным и милым, что очарованная открывшимся зрелищем Айлэ замерла пораженно, любуясь блестящим и сияющим безумьем ставших предельно ярких красок и вдыхая изысканный букет ароматов окружающего мира, так внезапно ставшего забавненьким и веселым, ярким на цвета и запахи. Эльфийка была всем сердцем благодарна Коту за то, что он открыл двери ее сознания и дал возможность хоть краем глаза посмотреть на то, каков этот мир на самом деле. И какой же он на самом деле оказался прелестненький!
Рядом с собой благодушная и расслабленная Айлэ чувствовала тепло прижавшуюся под боком милую, любимую сестричку, не смотря на все тяготы оставшуюся все такой же родной и нежной, маленькой и ласковой - как пушистый котенок. Как хорошо, как приятно было прижимать ее к себе, чувствовать рядом ее горячее дыхание, слышать, как она своим чистым голосом, похожим на журчание реки, переговаривается с ведьмаком. Вирель казалась настолько маленькой о очаровательной, что рука старшей из сестер, словно сама по себе, плавно проскользила наверх, пройдясь по изящной спине и точенной шейке, чтоб почесать Стилет за ушком.
А рядом, одесную, устроился готовящий мясо красавчик-Шанти, стройный и гибкий, как ясень, задорный и острый на язык и на метаемые им стрелы, чем-то сейчас донельзя напоминающий большого черного кошака: грозу окрестных псов, ветерана битв за двором, неизбывную любовь всех кошек, что каждую ночь с подоконника отвечали ему на протяжые красивые серенады на крышах о любви под луной и об уютном уголке с плошечкой молока, о приносимых к окнам хвостатых красавиц мышках и птичках, о жестоких смертях на острых кончиках когтей.
Элексир не только открыл глаза Айлэ на окружающий мир, но и помог ей понять истинную сущность самого ведьмака: кошачью, большую грациозную, с желтыми глазами, яркими, как пламя свечи в ночи, с пышными усами и трогательными кисточками на кончиках ушей. За них так хотелось подергать, так хотелось ласково потрепать их! Но Горлица была приличной кошкой, и вполне могла контролировать свои порывы. Она понимала: а вдруг большой Кот обидется!? Это будет нехорошо: опасно обижать такого могучего зверя.
Слушая беседу об эльфийском предназначении в целом и их ганзочки в частности, девушка с трудом пыталась подавить смех: ну как можно беседовать о таком, когда все вокруг так замур-мур-мурчательно! Каким-то краем сознания цепляясь за те мысли, что бродили в голове раньше, лейтенант твердо решила подняться и высказать своюубежденную и уверенную тираду о том, как важна месть, как взывает к крови дух Аэлирен, о том, как эльфам необходимо вернуть свои земли, о том, что негоже эльфам жить в резервациях и гетто...
Чуть покачнувшись при попытке встать (на голодный желудок ведьмачье зелье неслабо било по ногам), Горлица несильно навалилась на сестренку, которую использовала в качестве опоры, и не нашла ничего лучше, чем ласково прикусить проглядывающий сквозь светлые волосы Вирель остренький кончик уха и тихо и нежно туда мурлыкнуть.
Справившись, наконец, с непослушными ногами, Айлэ подбоченилась и топнула несколько раз каблучком, словно готовясь к танцу - благо, новая обувь это позволяла без риска развалиться.
Набрав полную грудь воздуха и в очередной раз залюбовавшись прекрасным многоцветьем, Айлэ выдохнула, решившись произнести речь, достойную девы, ведущей своих собратьев в бой. Но в мыслях почему-то вертелось совершенно иное, что эльфийка, ловко крутанувшись вокруг своей оси, на полном серьезе и выдала:
Они приходят к нам, когда
У нас в глазах не видно боли.
Но боль пришла - их нету боле:
В кошачьем сердце нет стыда!
Смешно, не правда ли, поэт,
Их обучать домашней роли.
Они бегут от рабской доли.
В кошачьем сердце рабства нет!
Как ни мани, как ни зови,
Как ни балуй в уютной холе,
Единый миг - они на воле:
В кошачьем сердце нет любви!