— Ай скотинка, ай да прожорливая, — ласково приговаривал Райли, только успевая спасать пальцы от лошадиных зубов. Когда он потянулся к привязи, чтобы отвязать коня, тот просто смахнул весь забор молодецким ударом, да и выбрался на свободу. Райли только успел за поводья схватиться, в седло вскакивать пришлось уже на ходу.
— Сюда, рыжая! — увидев краем глаза огненную гриву, выскочившую из корчмы, Райли понял, что Иренке таки удалось выбраться. Конь загарцевал на месте, не обращая никакого внимания на робкие попытки музыканта направить его в нужную сторону, а когда на его спину обрушилась дополнительная тяжесть второго седока, возмущенно заржал и с места пустился в галоп.
Миля просвистела ветром в ушах за одно мгновение, вопли кметов остались где-то позади, а рысак, по всей видимости решив, что яблоко он отработал сполна, резко остановился, сбрасывая со спины всю свою ношу. Которая, так если подумать, и без того держалась не ахти, цепляясь за все подряд и за друг друга.
Райли, очутившись в воздухе, подумал было что все, приехали, сейчас шмякнется оземь со всей дури, и тут его и найдут кметы, переломанного. Однако тело само вспомнило все цирковые навыки, исполнило в воздухе изящное сальто, и музыкант только что "але-оп!" не сказал, приземлившись каблуками в глубокий мох.
— Стой! Стой, сво... а, волки тебя задери. Ладно, все равно собирался вернуть, — тирада адресовалась заднице убегающего обратно в деревню коня. Райли, выбравшись из моховых завалов, огляделся в поисках Иренки:
— Эй, рыжая! Ты где? Живая?