Лед и холод с самого момента Сотворения были той силой, что чужда и противна чистоте и искренности яркого пламени, и Гвендолен, как и все те, в чьем сердце пылает искра Огня, чувствовала себя неуютно, когда белая изморозь заключала ее в обьятия - и не важно, был ли это сковывающий тело хлад природный, или нечто, что заставляло застыть и замереть душу.
В иной бы ситуации магичка позаботилась бы о том, чтобы скрыться от леденящих струй дождя, чьи тяжелые капли непрерывно стучали по спине, плечам, лицу, но сейчас ее более прочего волновал поселившийся внутри пугающий хлад осознания того, что память, ее безупречная альвийская память не в силах открыть того, что происходило с ней и спутниками ее в последние дни, предшествующие кошмарному видению.
Но не перевелись еще под светом Парги те, в чьем сердце не изжили себя душевное благородство и стремление помочь своим спутникам, те, кто отринул собственные проблемы ради того, чтобы протянуть руку помощи нуждающимся. Перед неотрывно смотревшими в одну точку глазами альвэ возник юный мастер Слова, достойнейший Стефан, в заботе о чародейке укутавший ее, мокнущую под дождем, в свой плащ. Потерянные, затянутые туманом глаза Гвендолен словно очнулись от бездонной пропасти видений, открытых ей, и чаровница стала понемногу возвращаться в реальность окружающего мира.
Бездонная синева глаз, все еще поддернутая сумраком видений, неотрывно смотрела на юношу, тонкие губы альвэ тронула легкая, неуверенная улыбка. Плавным жестом откинув с лица прилипшие серебристые пряди, Огненная склонила голову в изящном полупоклоне:
- Спасибо... Извините меня за крик, я... Мой дух был не здесь: ему суждено было отыскать в тумане прошлого или будущего нечто, что связано со всеми нами. Что до восхождения на холм... Это хорошая, добрая мысль. Дóлжно нам покинуть сие место - ибо оно отдало нам все свои силы, и возрыдала природа над лесом, пожертвовавшим частицей своей ради тех, кто вошли под сень его.
Не смотря на то, что альвийская дева сидела в грязи, и тяжкие струи дождя продолжали вбивать багряный подол длинных одежд чаровницы в размокшую землю подлеска, сама Гвендолен, видимо, не испытывала неудобств от своего положения, или же была не в том состоянии, чтобы замечать их. Пламенная магичка сейчас ощущала странную, непривычную раздвоенность: словно в ночном лесу было лишь ее тело, а дух все еще блуждал но темным подземельям из сна.
И пока спутники альвэ собирали промокшие вещи, она все так же недвижно сидела там, где ее застало внезапное пробуждение, пытаясь отрешиться от вала чувств и эмоций и постараться осознать видение с точки зрения логики и разума, подвести под него рациональное толкование и, наконец, понять, что же этот кошмар должен был символизировать и о чем предупредить. К рюкзаку походному своему благая дева так и не притронулась, забыв и о нем, и о том, что хранится в нем. Сейчас чаровница напоминала невесть как оказавшуюся в лесу статую - так неподвижно она сидела. Лишь изредка тонкие нервные пальцы ласково гладили дифиниад - будто прося у него помощи в поисках ответа.
Пока среброволосая пыталась разобраться в себе, спутники ее пытались разобраться с судьбой Ваэрона. Так уж случилось, что альвэ довелось услышать вопросы, адресованные ученику рингиля Дереку, равно как и его ответы. Разум Гвендолен, и без того пытавшийся осознать непознаваемое, как огонь, нашедший новую пищу для пожарища, переключился на новооткрытую загадку: оказывается, как минимум часть соратников ее забыла седовласого проводника. Вкупе с осознанием провалов в собственной памяти наводило все это альвэ на нехорошие подозрения, что они могли оказаться жертвами злых чар, воздействующих на разум. И ладно бы это каснулось только Младших Детей, но жертвой стала и она - а это значило, что злокозненный колдун, если принять колдовство за аксиому, столь силен, что в силах преодолеть и ментальные щиты Старшего народа.
Тяжко было рожденной на Острове Шпилей, и с горечью осозновала она, что сейчас даже не в силах сплести энергии эгни даже хотя бы для призыва в под луну маленького язычка пламени, чей теплый и заботливый свет бы разогнал бы тоску и даровал успокоение измученньй душе. И откликнулся на мысли Гвендолен тот, кого Именовали Нерожденным: словно прочтя мысли девы, он возродил из пепла юный огонь, тот час же веселым танцем разогнавший мир вокруг и помогший магичке вернуться к жизни.
Поднялась дочь Хивела на ноги и, словно завороженная, проследовала к разгоревшемуся костерку. Ничем не удерживаемый плащ Стефана соскользнул с плеч под ноги, но чаровница, не обращая на это внимания, лишь перешагнула через него и медленно опустилась на колени перед пламенем. В синих глазах виднелись отблески танцующего пламени, изящные руки потянулись к огню, почти касаясь пальцами прекрасного в своей чистоте и искренности пламени, согреваясь душой и телом.
Ласковые язычки костра касались нежными поцелуями тонких пальцев, грея их, даря уверенность в себе и в завтрашнем дне, веру в то, что все будет хорошо. Среброволосая, гадая над загадочном забвением Ваэрона частью своих спутников, решила поддержать молодого рингиля. Голос оправившейся от туманного забвения магички, словно ожившей при виде материального проявления родной стихии, вновь был чист и звонок:
- Позволю и я присоединиться к рубиновым гроздьям слов. Не лжет юноша, да и не бредит: ведь мы действительно наняли рингиля Ваэрона как проводника, и вел он нас к селению Лох Нэлта вместе со учеником своим, чье имя Дерек, и что стоит ныне перед нами. Но боле нечего мне молвить: в разуме моем не найти ответа где он, равно как и истины о том, почему память ваша предпочла жестоко забыть сего достойного человека. Не ведомо мне о том, равно как многое из происшедшего недавно - все скрыла пелена забвения.
Тот, кто развел огонь и даровал ей силы вернуться к жизни, тяжелым шагом подошел к альвэ. Стойкий и надежный, как утес, сын моря смотрел взглядом своих медово-янтарных глаз в глаза Гвендолен, а голос его, похожий на скрежет морской гальки, был исполнен тяжкого, но нужного вопроса:
- Твой сон. Сны - это послания. Послания от духов. Что сказали тебе духи, колдунья?
Поднялась альвэ плавным движением, как язычок пламени, взметнувшийся к небесам. Одним легким шагом-порывом приблизилась вплотную к эттиру, дотронувшись тонкими пальцами до могучей груди Ульвара. Но не было в этом жесте ничего, кроме необходимости ощутить тонкую нить незримой связи и облегчить себе беседу.
Альвы подчас поразительно тактильны, и касание собеседника для них - не только знак доверия и уважения, но и жажда почувствовать его, облегчив общение и переведя его из ряда лишь слов в общение одновременно на иной, духовный уровень. И пускай мужчина не был альвом, и не мог прочувствовать этот контакт так, как представитель Старшего народа, в сердце Гвендолен была настоятельная потребность ощутить кожей хоть кого-то живого, и получить последнее подтверждение того, что все вокруг - не сон.
Неотрывно смотря на желтоглазого, пламенная дева грустно улыбнулась, чертя пальцами на груди мужчины абстрактные фигуры:
- О, быстрокопейный муж, вопрос твой тяжек столь же, сколь и нужен. Духи говорят лишь с избранными, и лишь изредка тем, кто не привык слышать их, открывается сакральная истина. Я не gweld, не..., - чаровница замешкалась, стараясь подобрать аналог на человеческом языке, - не та, которой открыто многое. Но знаю я, Нерожденный, что виденье озвученное, рожденное в мире одновременно с произнесенным словом, может стать былью и предопределить судьбу. Я могла бы смолчать, но сердце мое шепчет, что сновидение это - знак свыше, подмога и указание на необходимость исполнить свой долг.
Открылось мне, что стоим мы вшестером в зале подземной, зале тайной, у камней древних. И стоит рядом с нами дева младая, чистая, как утренняя роса. Но не долго длится покой наш: стреломечущее зло в обличье человеческом жаждет прервать жизни наши. Но не гибнем мы - уходим с поля пляски острых клинков. Но цена спасения нашего - гибель девы незнаемой. А сие есть первый знак - чтоб выжить и исполнить благую цель нашу, будем должны мы оставить чистоту и незапятнанность наших одежд в крови и грязи, отринуть принципы личные ради блага всеобщего.
И будем уходить мы коридорами темными, но будут нас преследовать недруги шлемоблещущие. И это - знак второй. Не сразу откроется нам конечная цель наша, и долго мы будем бродить во мраке невежества, преследуемые многими опасностями.
И выйдем мы, наконец, на поверхность, где встретят нас юноша и старец, и станут они нам опорой и поддержкой. И тогда же откроются нам злокозненные недруги наши. И это - знак третий. От юности до старости - значит, мы должны быть готовы цели своей всю жизнь посвятить, и быть готовыми, что враги будут вечно пытаться помешать нам.
Но спасемся от жестокосердных злодеев мы, вновь покинув свет Парги, и вход завалим за собой. И это нам станет четвертым знаком: и во тьму вековечную придется снизойти бестрепетно, отрезав себя вовек от всего, что дорого нам.
И будут во тьме кромешной на нас нападать твари ифелевы, но не склонимся мы. И знак это пятый - против нас выйдут даже те, кто сильнее наших скромных сил, но ничто не преградит путь к цели светлой и возвышенной. Много мерзкого и страшного будет на пути - но не должны мы сломаться и остановиться.
Эпилогом же всему станет бой. Бой кровавый и жестокий, бой смертный и последний. Но не пожрут нас Дети Тьмы - все сгорит в чистоте и ярости Истинного Пламени. И это - знак шестой, последний. Лишь долг свой исполнив, обретем мы свободу и очищение. А досель - не ведать нам покоя, пока цель не достигнута.
Не открылось мне еще, к чему должны мы все стремиться, но верю я - узнаем это вскоре мы.
Шесть нас - если в счет возьмем мы рингиля Ваэрона, и знаков шесть. И число это и есть подтверждение того, что эта судьба ждет именно нас, и никто кроме не сможет исполнить ее.
К концу своей длинной тирады выдохнулась Гвендолен, руку отняла от груди Ульвара и села молчаливо у костра, ловя глазами каждое движение изгибающихся язычков огня и все глубже погружаясь в родную стихию. Но не приносило созерцание успокоения, не удавалось начать Ffrwyno Fflæm - Обуздание Пламени. Все возвращались мысли ее к провалам в памяти, к той миссии, которую она позабыла. Но не приходили воспоминания - лишь тяжкая, тупая головная боль была ответом на все попытки. Качнулась вперед чаровница, чуть не рухнув в кострище, лишь в последний миг удержалась от падения.
Память безмолвствовала, и лишь боль царила в голове. Приподнявшись с трудом, медленно и неуверенно среброволосая достигла края поляны и подставила лицо под холодные капли, пытаясь потоками небесной воды изгнать тупую тяжесть из разума. Не глядя на спутников своих, молвила она:
- Собираемся и покидаем место это. Нельзя нам оставаться тут. Прав Стефан - надо холм найти, и там остановиться на привал. Вот там и подумаем над происшедшим. Ежели рингиль вынужденно отлучился, он все равно прочтет следы и найдет нас. Ежели нет - судьба нас сведет снова - я верю.