Пронизывающий до костей холод, мокрая от дождя земля и скрип трущихся друг о друга ветвей так напоминали о той ночи, когда прихвостни «Гнилого Нутра», пытаясь убить его, разбудили «того второго», что на ноги Ульвар вскочил уже с ножом в руке. Правда на этот раз его темный попутчик мирно спал где-то внутри и желания просыпаться и немедленно убивать окружающих не проявлял. Это всегда было хорошим знаком, но больше «Нерожденного» никто врасплох не захватит. Никогда, ифель его побери! Еще некоторое время, пока остальные приходили в себя, эттир жадно вслушивался в шум ливня, пытаясь определить, угрожает ли им что-то кроме перспективы схватить легочную хворь, и только убедившись, что немедленно атаковать лагерь никто не собирается, попытался вспомнить, кому предстояло держать ответ за сон во время сторожевой вахты.
Попытался...и не смог. Вместо памяти о последних днях его голова была наполнена тяжелым маревом неизвестности и мешаниной из обрывков воспоминаний как в те времена, когда он заливал тоску элем и бренди в портовых кабаках, но Ульвар был уверен, что не злоупотреблял уже многие недели, да и остальных признаков похмелья не ощущалось. Он, правда, помнил, что направлялись они к Лох Нелта, однако причины, заставившие их изначально отправится из великого каменного города на север, который мог считаться «севером» только среди мягкотелых южан, так и оставались чем-то из области неизвестного. Бред какой-то. Бред, а может и колдовство. Волшбы тут на юге, на его взгляд, действительно было как-то слишком много. Взять, хотя бы, сошедшую с неба колдунью, которой эттир задолжал жизнь, и которая разбудила их всех криком.
— Пусть рингиль решает, — мрачно проскрежетал Ульвар в ответ на вопрос Стефана, отряхиваясь, будто выбравшийся из реки пес. — В конце концов, он нас сюда завел. Только пусть сначала проснется до конца, а то вон о каком-то Ваэроне спрашивает.
Порывшись в своих вещах, «Нерожденный» нашел таки оставшийся относительно сухим факел и огниво, и через некоторое время разжег, наконец, хоть какой-то огонь. В дрожащем свете пожираемой пламенем пакли лица остальных членов группы казались ему расчерченными черными тенями деревянными масками, и это был не лучший из знаков. Маски означали скрытые мотивы, неопределенность и непредсказуемый итог, казалось бы, очевидных действий. Плохо. Он не любил неизвестность. Больше не любил.
— Твой сон, — хрипло прогудел эттир, подходя поближе к, кажется, пришедшей в себя Гвендолен. Он, если быть честным, боялся заглядывать в эти ее огромные синие глазища, но мужчина не должен бояться, и вот и сейчас его взгляд, поблуждав немного по лицу альвэ, встретился, наконец, с ее, таким же непроницаемым и таинственным, как и в первый день их встречи. — Сны — это послания. Послания от духов. Что сказали тебе духи, колдунья?