Предки. Они все знают, все видят. И с честью вступит в ряды их тот из Талвит Тег, кто умрет достойно. Но горе тому или той, чьи деяния покажутся предкам оскорбительными – никогда их душам не вернуться назад иначе, чем обличье змей и гадов. Какой бы наивной не считала себя Гвендолен, но в сей час она с непоколебимой уверенностью понимала, что сегодня ее настал тот день, когда кровь ее будет пролита и впитается в камни древнего подземелья, а дух отправится на суд предков. Но не дрогнула альвэ, уже похоронившая себя и своих спутников – хоть смертная маска печали и коснулась ее чела, но дева все так же, как и раньше, была готова встретить врага сталью клинка и чистой материей эгни: и пасть в бою против того, чему не подобает существовать.
Сжались губы среброволосой в тонкую нить, заволок миндалевидные глаза цвета неба легкий туман, а душа – душа словно бы наполнилась чистотой солнца и яркостью погожих весенних дней, шепотом листвы и пением птиц. Грусть пролегла на челе чаровницы, но грусть эта была светлой и чистой. Осознала Сплетающая Потоки, что легка и сладка гибель того, кто готов встретить Старицу с честью.
Ни слова не произнесла альвэ – лишь вновь воззвала к Силам этого мира. Но не успели тонкие длинные пальцы сплести изящную вязь чар – раскатами грома заполнили ставшую местом кровавой жатвы залу речи друида, молниями ярыми обратили в бегство пауков и инсектоидов, корнями древ врезались в потолок, кроша творение рук и магии Пришедших следом. Замерла Гвендолен, словно завороженная, внимая словам друида, и каждая строка в речи его отпечатывалась неуничтожимыми буквами на скрижалях памяти дочери Хивела.
И столь страшен был гнев Общающегося-с-лесом, что залу заполнил густой, тягучий багрянец непередаваемо-яркого света, источником коего был одновременно старец и все окрест. Звоном набатным звучали слова друида, и вместе с набирающим силу голосом, становившимся похожим на ураган, что с корнем выворачивает самые могучие древа, все ярче и ярче становилось сияние, пока не стало столь пронзительным, что и смотреть на него оказалось не под силу.
Не в силах перенести смертоносный свет, прикрыла дева глаза рукой, и в тот же миг ощутила, как содрогается опасно подземелье, уловил тонкий слух, как рушатся тяжкие камни, почувствовала тонкая кожа, как осколки щебня, разлетающиеся от падающих валунов, ранят и раздирают тело, как оставляют после себя где синяки, а где и разодранные, наливающиеся ярко-алой кровью раны. Но не успела магичка предпринять что-либо, как алое свечение обратилось во всепожирающее Пламя, оставляя от той, что родилась с огнем в душе, лишь горсть праха.
Последние мысли альвэ, буде они отражены где либо, были бы полны горькой иронии:
- А ведь говорил мэтр Ллайвэн, что рожденный в огне сгореть не может… Как это парадоксально – пламенную душу освобождает пламя, уничтожающее тело…
…Слепящая вспышка перед глазами, обоняние до сих пор ощущает вонь горящей плоти – своей плоти. Разум полон болезненного осознания – се есть смерть. Смерть истинная, окончательная и бесповоротная. И лишь жалость от того, что цель так и не достигнута, скулящим щенком вертится у умирающего духа – лишь для того, чтоб сгинуть вместе с ним.
Гвендолен ап Хивел, Посвященная Круга Огня, эмиссар в землях краткоживувщих, резко распахнула очи. Смертные муки, все еще не оставившие ее, подбросили тело вверх – словно пытаясь спастись в последнем рывке. Заполненные медленно тающим безумием глаза испуганно смотрели в ночную темь, вырывая из плена ночи очертания окрестных древ и кустарников. Руки непроизвольно обхватили плечи, до боли, до алых полумесяцев на коже сжимая их в слабой попытке защититься.
По лицу стекали капли дождя, и, будь чаровница сейчас более рациональна, она бы наверняка порадовалась тому, что никто не углядит дорожку слез, капающих из полных ужаса глаз. Мало-помалу, урывками, словно кровь, бьющая из раны, возвращалась память и понимание того, что это было лишь сновидение. Ужасающее, мрачное, безысходное – но сновидение. А вместе с памятью возвращалось и осознание того, что это не мог быть просто сон – он был слишком реален: до боли, до дрожи, то животного страха, заполнившего все тело.
Дрожащая Гвендолен уткнулась лицом в руки, пытаясь хоть как-то защитить себя от пережитого. Силы словно оставили ее – и сейчас у привыкшей к дисциплине и комфорту девы не возникло даже мысли о том, в каком странном положении они сейчас пребывают – настолько она была во власти пережитого.
В словно бы замершем в траурном молчании лесу, полном лишь шума ливня, раздался обеспокоенный голос Стефана: такой чуждый сейчас, и одновременно такой близкий, такой родной. Огненная никогда бы поверила, что голос человека может быть столь дорог и столь важен ей, и она незамедлительно ответствовала. Всегда чистый, голос Гвендолен сейчас напоминал надтреснутый колоколец, но слова были просты и ясны:
- Смертный кошмар. И, я боюсь, что вещий. Связанный с нашей целью.