Когда с рук “последнего из стаи”, который, кажется, звался Дереком, сорвались сгустки темного света, Ульвар инстинктивно отшатнулся и машинально сотворил рукой в воздухе какой-то знак. Смысла в этом действии, на первый взгляд, не было никакого, но ощущалось оно как “правильное”, и, более того, как “необходимое”. Не иначе, как очередной подарок из той его жизни, которую он совершенно не помнил. Посмотрев на свои пальцы со смешанным с настороженностью удивлением, “Нерожденный” буркнул себе под нос что-то невразумительно-недовольное и в очередной раз подхватил тело Эйтне с земли. Если свод коридора все же удастся обрушить, им снова придется бежать, и тело храброй девушки их неизбежно замедлит. Придется оставить его тут. До поры.
– Прости, но мы не можем тратить время на нормальное погребение, – негромко пробурчал Ульвар, унося уже начавший коченеть труп прочь от тоннельного зева. – Мы вернемся. Вернемся и всех их убьем. Вернемся и сожжем тебя, как и полагается. Полежи пока тут.
Почему тело “полагалось” сжечь эттир тоже не знал, но, раз это кажется правильным, то пусть так и будет. Пройдя десяток ярдов по высокой траве, он аккуратно положил Эйтне лицом к небу, чтобы и солнце и луна плакали по ней, сложил ее руки на груди и, чуть подумав, вложил в них кинжал, который девушка носила на поясе. Так тоже было “нужно”. Практически сразу же после этого грохот рушащейся каменной кладки возвестил о том, что Гвендолен и Дерек все же сумели купить им немного времени, а значит, надо было бежать. Все случилось в нужное время, и это был хороший знак. Духи подтверждали, что стая сделала правильный выбор.
Ульвар так и продолжал считать, что духи благоволят им, до того самого момента, когда в зале, полной каких-то бочек, наподобие пивных, но железных и наверняка с какой-нибудь мерзостью внутри, на них напали ожившие мертвецы. Восставшие были похожи на сплетенные каким-то безумным мастеровым игрушки, только вместо ивовых прутьев были иссохшие кости, а вместо щепок и палочек в пальцах их были зажаты старые, но выглядящие весьма угрожающе клинки. Теперь идея оставить труп одной-из-стаи не казалась такой удачной, как раньше, но мир редко дает тебе именно то, на что ты надеешься. В этом “Нерожденный” был почему-то уверен. Холодное “нечто” внутри него не интересовалось мертвой плотью и в драку лезть не хотело, но теперь закипал уже сам Ульвар. Это все было уже слишком. Ему надоело терпеть, надоело бежать и надоело быть разумным. Он был окружен колдунами и самоубийцами, его память украли, в него стреляли, члена его стаи убили, а ее труп уже, может быть, ковыляет следом за ними, его, в конце концов, преследуют с целью прирезать, и теперь еще какие-то пропитанные черной магией пугала стоят на его пути. Жалкие останки давно мертвых слуг какого-то ублюдочного колдуна. Прах на ботинках “Нерожденного”! Куски лошадиного навоза! Ошибка, проклятые духами и богами мертвые скотоложцы! Большая ошибка!
К тому времени, когда волшебница сплела огненный цветок, лепестки которого слизнули со старых костей все остатки одежды или плоти, что могли там остаться спустя все прошедшие годы, Ульвар уже достаточно раззадорил себя и своего темного попутчика, и теперь тихо и зло рычал, будто удерживаемый привязью дикий зверь. Стоило только потухнуть оранжевой вспышке, он выскочил из-за Гвендолен, надежно закрывая ее спиной, и рубанул ближайшего противника сверху-вниз, будто лесоруб, встретивший особенно упорный чурбак.