Победа над дверью, однако, далась тебе нелегко и далеко не сразу. Удивительное дело: равномерная работа лезвия из быстро вращающейся лески пробудило в тебе какие-то воспоминания. Учитывая амнезию, ты не стала сопротивляться потоку памяти, а смело шагнула в него обеими ногами.
...
Небольшое темное помещение, освещенное светом масляной лампы. Из обстановки лишь простой деревянный стул, небольшой столик и чугунная раковина, перед нею на стене висит зеркало. Все это добро выставлено вдоль одной из стен, оставшегося пространство едва хватает на двоих человек. Стены нависают, грозя раздавить тебя под своей массой.
Тебя зовут Аннабель Абенатти, и ты находишься в чужом городе, в чужой стране, в компании человека, которого знаешь чуть меньше месяца. Те три недели, что вы с доктором провели в обществе друг друга, были совершенно сумасшедшими. Полет на биплане через Ла-Манш, схватка с китайскими воинами-монахами в поезде, десятидневное блуждание по Седжмурскому болоту, что в графстве Сомерсет - все эти приключения выматывали и плохо влияли на состояние кожи рук. И вот, когда уже стало казаться, что ты никогда больше не поспишь спокойно на мягкой перине в собственной кровати под крышей - вы прибыли в город. Без гроша в кармане.
Сидишь на стуле, испытываешь сильное беспокойство и желание изгрызть ногти. Голод. Голод выедает тебя изнутри, будто неистовый зверь. Ты не ела ничего уже два дня, и не принимала горячую пищу почти неделю. В уголках поля зрения пляшут цветные искорки. Чтобы как-то отвлечься, бросаешь взгляд на своего попутчика.
Тот стоит перед раковиной, маниакально вымывая руки от невидимых микробов. Круглые очки в металлической оправе съехали на самый кончик носа, тяжелые мокрые пряди скрывают глаза. Короткая эспаньолка на его лице шевелится: доктор бормочет что-то себе под нос. Тебе известно, что ради вашего с ним пропитания сегодня он наступил на горло своим убеждениям, как ученого. И хоть он пытается храбриться, руки его белее снега. На твоем спутнике надет пожелтевший от времени врачебный халат, под ним белоснежная рубашка со стоящим воротником, на шее небрежно повязан дорогой бархатный галстук.
Наконец, доктор оканчивает ритуал намывания и отряхивает руки в воздухе. В одной из дверей появляется пухлое лицо профессора Болла, маленькие выпученные глаза пытливо глядят на твоего компаньона. Тот, поймав взгляд, делает профессору жест рукой и говорит:
- Айн минут, майн фройнд. Мне необходимо переговорить с майн ассистентка, - доктор специально говорит с густым акцентом, хотя его английский в действительности очень хорош; должно быть, как голод сейчас съедает изнутри тебя, его внутренности горят адским огнем совести, - Начинайте анестезия.
Как только профессор Болл удаляется за дверь, доктор поворачивается к тебе и говорит уже почти без акцента:
- Фройляйн Абенатти, я все продумал. Операция называется "Провал невозможен". Как мы и договаривались, от вас требуется просто стоять рядом, и подавать инструменты. А также, когда я попрошу подержать зажим - держать зажим. Все. Сохраняйте при этом умное лицо, и постарайтесь держать желудочные соки внутри. Помните, человеку на операционном столе не больно, он под наркозом. Думайте о крови как о клубничном сиропе, и вас не вырвет - я обещаю. Самое главное - ни в коем случае не позволяйте себе потерять сознание.
- Я постараюсь, - отвечаешь ты, - Герр доктор, вы уже проводили такие операции?
- Скажу прямо. Когда я ухаживал за женой, однажды мы с ней посетили подобное мероприятие. Впрочем, не могу сказать, чтобы я пристально следил за процессом. Но у меня фотографическая память, и я посмотрел расположение аппендикса в медицинском атласе - поэтому за жизнь пациента не переживайте. Что-нибудь нужное я ему не ампутирую. Если он и погибнет на операционном столе, то от кровопотери. Но этого мы постараемся избежать при помощи моих твердых рук и вашей волшебной интуиции. Прежде, чем совершить надрез, я на мгновение задержу скальпель на месте - и если вы почувствуете, что это движение приведет к значительной кровопотере, подмигните мне. Я попробую другую позицию. Работая вместе, мы избавим беднягу от страданий, а сами получим две недели сытой жизни. Поверьте, когда я буду читать лекции - ни один местный недоучка не отличит меня от настоящего врача. Поэтому просто выходим спокойно, четко оперируем.
- Доктор Ван Хельсинг, мне очень жаль, что я ввязала вас в это... Я не знала, что вас заставят оперировать! Давайте сбежим?
- Сохраняйте твердость духа, моя юная Аннабель. Мне так редко в последнее время удается вырезать аппендицит... А я так люблю оперировать! Все будет хорошо. Но все-таки на тот случай, если бедняга скончается... Думаю, с точки зрения закона мы будем считаться убийцами. Поэтому у меня есть запасной план. Я продал пиджак владельцу паровой лодки, что стоит у третьего причала в городском порту. Как только пациент умирает, мы с вами немедленно начинаем бежать, и разделяемся. Я бегу по Оливер-Роуд, вы - через центральную улицу. Добегаете до лодки, запрыгиваете, говорите лодочнику кодовое слово "Хамон". Если толпа людей прибегает раньше меня - немедленно отчаливайте, лодочник должен доставить вас в Вестон-супер-Мар.
В воздухе повисает тяжелое молчание, прерванное твердым докторовским:
- Давайте не обосремся.
Выходите в операционный театр. На полукруглой сцене стоит стол, обставленный неизвестными тебе медицинскими приборами. На скамьях, расположенных на возвышении вокруг, сидят студенты и преподаватели городского института. Среди зрителей сидят и несколько особенных гостей: мэр города с супругой, престарелая мать пациента и русская графиня Настасья Морозова, совершенно случайно оказавшаяся в городе одновременно с вами. Последняя почему-то сверлила тебя тяжелым взглядом, будто бы полным презрения. "Странно," думалось тебе, "почему она смотрит именно на меня, а не на доктора? Неужели меня выдает отсутствие образования?"
- Дамы и господа, доктор медицины Карл фон Штрёдер! - раздался голос профессора Болла, и зал разразился жидкими аплодисментами. Многое ты не учла, подписывая доктора на преподавание курса лекций, но по крайней мере догадалась не называть его настоящим именем.
Вы с доктором подошли к телу, герр Ван Хельсинг снял с оперируемого белый полог и, вооружившись скальпелем, сделал первый надрез.