В религиозном исступлении, густо замешанном на мутном вареве ненависти и страха, Константина остервенело чеканила тираду за тирадой и никак не могла остановиться. Слова - громкие, звучные, страшные и полные глубокой убежденности, так и рвались с ее уст.
Крепко сжимая в объятиях Айлин, жрица словно бы заслоняла себя и ее раскаленным щитом речей, прикрываясь от масок пламенными словами и живым теплом человеческого тела. В одно из мгновений голос Реннарт, выкрикивающий в полное шепотов и обвинений пространство столь своеобразный символ веры, взлетел до буквально-таки невозможной громкости и затем захлебнулся надспдным кашлем: видимо, Огненная умудрилась сорвать голос. Впрочем, ей это не помешало, откашлявшись, продолжить вещать все так же фанатично - но теперь говорила она хрипло, и речи ее напоминали скорее карканье ворона.
Наверное, одному Карруму ведомо, сколько бы вещала огнепоклонница, если бы не проявившая инициативу Айлин. Когда черноволосая аристократка ужом вывернулась из объятий, Константина лишь удостоила ее удивленным взглядом, подбоченясь было, чтоб продолжать неостановимый поток слов. Сейчас она не была собой - в зале стояло заключеное в хрупкую человеческую плоть слово Очищающего. В такт каждой фразе тяжким молотом стучало обжигающее сердце, будто бы желая высвободиться из клети ребер, тонкие пальцы жили своей жизнью, извиваясь, словно языки пламени. Глаза жрицы были темны и пусты - словно бы ушел из них разум, оставив после себя лишь обугленный остов фанатизма.
Но, когда ладони Делагарди коснулись висков Реннарт, в темной бездне зрачков говорившей, обрашенных на свою спутницу, показалось нечто живое. Еще не прежний взгляд Константины, но уже и не эта пугающая пустота, окрашенная багрянцем блестящей россыпи свечей - словно бы зарождающимся безумием.
Слова Айлин не произвели на Пламенную какого-либо впечатления - в отличие от хлесткой пощечины. Щеку контрразведчицы будто опалило пламенем, и она инстинктивно отшатнулась, неуверенно поднеся руку к горящему лицу. Мало-помалу во взоре ее стала появляться осмысленность, и вместо тьмы в нем загорелась ярость. Словно вторя порыву души, на пальцах Реннарт затанцевали маленькие язычки огня, готовые в любой момент вспыхнуть яростным пожарищем.
Злобно глядя на ударившую ее дворянку, Константина хрипло прошипела:
- Ты! Да как ты смеешь! Я...
Что она собиралась сказать дале - осталось неизвестным: Делагарди, перехватив жрицу за не объятую огнем кисть руки, потащила ее за собой, прочь от неумолкающих ликов, по дороге требуя кого-то остановиться, опустить меч.
Охвативший Константину гнев оказался короток, как молитва перед боем. Он как нахлынул неумолимым оглушительным пенным прибоем, заставляя сердце биться чаще, а длани - в прямом смысле этого слова гореть; так и быстро схлынул, оставив на каменном побережье души мокрый след раздражения.
Чиновнице оставалось лишь в глубине души возблагодарить свою спутницу - за то, что она вывела ее из транса; и за то, что не дала возможности ярости прорваться наружу, нечаянно опалив тех, кто этого не заслуживал. Благодарение Карруму, сейчас Реннарт уже могла держать себя в руках и трезвым рассудком оценить правильность действий аристократки: даже за пощечину Константина не держала на Айлин зла.
Проследив за направление взгляда тащившей ее за собой девушки, Константину увидела, как Арис неумолимо возносит клинок над кажужимся мертвым старцем. От чистой стали лезвия отражалось пламя свечей, делая меч похожим на объятый чистым пламенем, а владельца его заставляя воспринимать как героя из древних, полузабытых легенд. К ужасу конттразведчицы, почитавшей седобородого старика уже мертвым (иначе он бы давно хоть как-то отреагировал), древний обитатель комнаты с фресками медленно-медленно начал поворачивать голову к остро наточенной смерти - словно бы жаждал гибели от клинка рыцаря.
Это было настолько неожидано, настолько сюрреалистично, что шокированная жрица аж громко ойкнула, прикрыв себе рот свободной рукой. Не хватало им полуразложившихся оживших мертвецов, обуреваемых голодом, как выискалась очередная мумиеподобая нежить, настроенная на самоубийство под клинком решившего разобраться с проблемами радикально солдата.
Не успела Огненная что-либо сказать или сделать, чтобы помешать мечнику, как вдруг внезапно комната вокруг вздыбилась, как норовистый жеребец; стены, словно бы запылав изнутри расплавленным серебром, сложились, как карточный домик; под оглушительные вопли перепуганных масок пол и потолок ринулись навстречу друг другу, как давно потерянные возлюбленные. Пламя свечей вспухнуло ужасающим лесным пожарищем, все вокруг закрутилось, как в водовороте, перед глазами Константины замелькали разноцветные искры.
Все это продлилось лишь мгновение, достаточное для того, чтобы моргнуть. А когда женщина открыла глаза, вокруг не было уже ничего - она словно бы оказалась в неком "никогда и нигде", в неких чертогах вне времени и пространства. И она была не одна: Айлин все так же продолжала сжимать ее руку, а Арис - свой верный меч.
Жрица пораженно огляделась вокруг, расширившимися от удивления глазами оглядывая то теряющийся в бесконечности зеркально-черный пол, то клубящуюся вокруг легкую дымку полумрака. Все то, что окружало их ранее, исчезло. Не веря глазам своим, Константина, не вырывая своей руки из ладони Айлин, опустилась на одно колено, каснувшись кончиками пальцев полированной глади под ногами. Пол был удивительно реален и материален - словно бы он был здесь из века век. Но при всем при этом он же был донельзя страннен и необычен - ни один народ под солнцем не смог бы изготовить такое обширное ровное пространство без трещин, смычек, щербин, зазоров. Напрашивалось только одно мнение - они попали за пределы родного универсума. Но вот куда: в обитель ли кого-то из богов или в некое Межпространство? И что виной тому: шепот масок или смерть древнего старца?
Усилием воли подавив зарождающуюся панику, Реннарт, не вставая, подняла напряженный взгляд на своих спутников, изобразив на лице некое невеселое подобие улыбки:
- Ну что, поздравляю с прибытием сюда. У кого-нибудь есть мнение, куда мы попали после того, как рыцарь Арис отомкнул ключом меча замок горла старика? Вот у меня, дорогие мои, есть такое подозрение, что нас вообще выбросило за пределы родного мира.
Реннарт очень хотелось сорваться в неконтролируемую истерику, побегать, покричать, поплакать, наконец, выплеснув обуревавшие ее чувства, но она внутренне понимала, что этого нельзя делать. Те слова, что сказал ей Бог, навек выжглись раскаленными буквами на ее душе - не падать, не сдаваться. И сейчас Константина, как бы не было тяжело на сердце, была готова искать выход из сложившейся ситуации.