Гидра
Яблоко изменило многое. Очень многое. Оно стало началом. Оно перевернуло весь мир.
Во всяком случае – странный мир странного существа.
Уставившись своими блюдцами-глазами на предложенный подарок, Уку даже приоткрыл рот. Прошло несколько долгих мгновений, прежде чем его взгляд коснулся лица Джека. И снова – к яблоку. И к Джеку. К яблоку.
Заволновавшись, уродец начал подпрыгивать и приплясывать, оглядываясь по сторонам, будто вот-вот сейчас должен был выскочить кто-то и отобрать его неожиданную добычу. Но никто не показывался и Уку, воспользовавшись этим, метнулся вперед, длинными кривыми пальцами подгребая фрукт.
- Ш-што это?.. Што эта-а?!
От переживаний он начал говорить еще более невнятно. Мочки пальцев осторожно поглаживали кожуру, ласкали, словно яблоко было каким-то напуганным зверьком и Уку пытался его успокоить.
- Эта мне? Мне?! Это мне!
Даже ребенок не радовался бы так предложенной эльфийской конфете.
Вновь юркнув за каменный нарост, Уку издал хрюкающие захлебывающиеся звуки, смутно напомнившие смех.
- Мне! Мне! Они принес-сли Уку подар-рок!
Звуки издавались продолжительное время, прежде чем с другой стороны укрытия вновь не показался огромный глаз. Исковерканный рот растянулся от уха до уха, изображая жуткую улыбку, делающую лицо твари еще омерзительнее.
- Подар-рок! Добр-рые, добрррые ч-человеки! Уку тож-же добрый. Уку хорош-ший. Уку поможет.
Баюкая яблоко, существо сделало несколько осторожных горбатых шагов. Длинная его рука махнула куда-то вперед.
- Без Уку не выйдете. Нет-нет. Не получитс-с-ся. Нет-нет-нет. Там лабиринты. Там с-старые катакомбы. Пещ-щеры, где много таких, как Уку. Но не таких хорош-ших. Нет-нет... не получитс-ся. Уку поможет. Да-да. Идем. Идемте! С-скорее!
Продолжая издавать веселое хрюканье и прижимая яблоко к щеке, уродец помчался вперед, показывая удивительную прыть.
Тень
Мягко открылись деревянные ставни. Ослепил свет, вонзаясь в привыкшие к полутьме глаза жадно и голодно. Так, как умеет лишь свет. Вплавляясь в припухшие веки, жалами входя в самый зрачок. Пронзая насквозь и дурманя одним ярким пятном. Дверь закрылась сзади, отрезая одну реальность от другой. И постепенно, чудовищно медленно, одно безумное солнце начало распадаться на многочисленные искры. Десятки. Сотни. Может, тысячи?
Свечи.
Их тонкие огоньки вздымались вверх, пуская ажурные нити сизого дыма. Трепетали от сквозняка, чтобы вновь принять ровный строй. Теплый воск. Падшее богатство. Затерянная в пыли роскошь.
Это место было древним. Давно забытым. Богами, жрецами, людьми.
Здесь время погибло, корчась в судорогах на ветхом полу.
Здесь времени больше не существовало.
И лишь стоило глазам привыкнуть к свету, как сверху придавили монолитной тяжестью чужие взгляды.
Лица. Лица. Лица.
Их так много. Они такие разные. И столь искусно созданы, что кажется – вот-вот моргнут нарисованные ресницы. Вот-вот чуть шире разойдутся складочки у губ. И мертвый крик вырвется из разинутой пасти, проходя ураганом по длинному коридору. От начала, до самого конца, где...
Стоит стол, выточенный словно из воска. Потекший, оставшийся молочно-янтарными пятнами. И торчащие многочисленные фитили, как иглы сгоревшего давным-давно ежа. Перед столом застывшая фигура крестьянина, а за ней кто-то еще. Кто-то... нужный сейчас. Кто-то важный.
И в душу приходит осознание – он знает обо всем. Он расскажет. Он поможет.
Или погубит.
Страх вместе с желанием поднимается из груди, затапливая сознания. Алчно впиваясь в кожу, просачиваясь в кровь, чтобы пульсировать глухими барабанами в висках. Чтобы дрожали руки и не было сил подняться.
Как у него.
Оказавшись в длинном коридоре, полностью затопленном многочисленными горящими и погасшими свечами, Айлин и Константина в первую очередь заметили силуэт Ариса. Он сидел чуть дальше, прямо в центре. Безучастный. Застывший, будто страж. Только приглядевшись можно было увидеть мимолетные движения, говорящие о том, что он еще жив. Дышит. Горит. Болит. Как и все люди.
Крестьянин обернулся. Его лицо тонуло в ярких вспышках многочисленных искр света. Но даже так, даже с этого расстояния можно было разглядеть – мертвое спокойствие. Абсолютную безучастность. Ни эмоций. Ни чувств.
Лицо человека не бывает таким.
Никогда.
Окинув пристальным взглядом тех, кто вошел, оставшись позади, он вновь отвернулся и двинулся с места. Плавной походкой скрываясь за дверью, что была в противоположном конце коридора. И открывая того, кто сидел и ждал. Все это время. Все эти долгие, скользнувшие в бездну годы.
Он был стар. И сух. Он был слеп.
Седые волосы опали тонкой паутиной на закутанные в истлевшую хламиду плечи. Плешивая борода почти полностью скрывала лицо. Одна рука покоилась на подлокотнике, вонзившись в дерево длинными, слишком длинными ногтями. Рукав второй безвольно свисал, говоря о том, что под ним ничего нет.
У него не было и глаз. Ни черных, ни белых, ни цветных. В пустых роговицах свернулась гнездами тьма. И лишь она смотрела на незваных гостей.