Сила чистой веры. Знание, что там, за кромкой, тебя ждет Он. Уверенность в Боге - уверенность в себе. Осознание того, что сейчас она - не человек, а светоч, лучина истины, что ведет за собой две заблудшие души. Не есть ли это символ - средь мертвых тел, что еще ходят по земле, двое следуют за лампадкой чистой веры из тьмы неведения в свет, что тонкой дорожкой пролег из щелки дверей спасения. Константина ни на минуту не сомневалась: это - знак свыше.
И, наверное, будь у нее больше времени, она бы оценила и символизм своего падения - как затухает выполнивший свой долг и осветивший путь костерок. Реннарт могла бы собой гордиться: она сумела проложить путь тем, кто следует за ней, и дала им возможность беспрепятственно проследовать сквозь траурный строй тех, кого каснулась печать разложения и смерти. Могла бы - но было не до того.
Споткнуться в самом конце пути было донельзя обидно. Еще обиднее и гораздо страшнее было то, что она вывела из дремы нежить, ухватившись за лапу ближайшего покойника и оторвав ее. Руки жрицы были перепачканы в полусгнившей плоти мертвеца, и само подобное касание вызвало у Реннарт резкий приступ омерзения и отвращения, к горлу подступил отвратительный, склизкий комок: будто разлогающееся мясо проникло через поры в нее саму, и теперь пыталось найти дорогу на свободу из ее организма, попутно прихватив за собой все внутренние органы женщины.
Не успевшая хоть что-то предпринять Константина почувствовала, как ее горло обхватили расползающиеся от сильного нажатия пальцы мертвеца. Обломанные длинные грязные ногти отвратительно царапнули шею, под воротник вместе с тонкой струйкой крови потекла отвратительно завонявшая плоть нежити. Казалось бы, руки неупокоенного должны быть слабы: омертвевшие мышцы не могли сжаться, старые гниющие сухожилия не могли удержать кости. Но хватка живого мертвеца была стальной, и контрразведчица почувствовала, что начала задыхаться.
В потемневших глазах замерцали звезды, от резкого движения душителя она повалилась на пол, увлекая за собой так и не отпустившего горло мертвеца, с увлечением продолжающего ее душить. В лицо Реннарт дохнуло смрадом смерти, пустые провалы глаз неотрывно уставились на нее, выдящиеся из-за полусгнивших губ пожелтевшие зубы словно скалились в злой улыбке. Вокруг них раздались натужно-шаркающие и стучащие звуки: не надо было быть пророком, чтобы понять, что остальные твари двинулись на подмогу своему собрату.
Лежащая под навалившимся сверху мертвецом Константина захрипела, задергала ногами, чувствуя, как каблучки бессильно бьются об пол. Вцепившись в склизкую руку монстра она путалась оттолкнуть ее, но все было бессильно - хватка восставшего не ослабевала. Вторая же рука в это время судорожно скользила по поясу в поисках единственного оружия - такого маленького, такого бесполезного кинжала. Женщина почувствовала, как затрудняется дыхание, как внутри сворачиваются тугие жгуты боли. Ей до одури не хотелось погибнуть от рук какого-то дохляка, и остаться недвижным телом в этой странной зале, с синюшным лицом и в луже собственных нечистот.
Казалось, что все бесполезно. Но отчаяние придало решимость. Если бы неупокоенный мог видеть и говорить, он бы наверняка поклялся, что узрел, как в помутневших было глазах умирающей зажегся буквально-таки пылающий костер ненависти, способный, казалось бы, испепелить не только его, но и весь это чертов храм. Пламя, верное, яростное, бущующее пламя не оставило Константину, обернувшись из теплой лампадки веры в разрушительную и безжалостную стихию.
Налилась огнем рука женщины, сжимающая лапу мертвеца, в воздухе повис запах паленой плоти. Сейчас Реннарт не берегла дарованные ей свыше силы, собираясь попросту пережечь сжимающую горло длань. Вторая рука, нащупав наконец стилет, вырвала его из ножен, с силой вгоняя в поддатливую бочину чудовища. А вместе со сталью она щедрой рукой высвободила тугой, перевитой хлыст раскаленно-алой, почти белой силы беспощадного огня из самой своей сущности. Сущности Огня, что сейчас жаждал впиться жестокой лаской в разлагающуюся плоть и поглотить ее, поглотить ее всю, оставив после себя лишь прах да золу.
Истинному Пламени все равно, чем питаться, Истинному Пламени все равно, что будет гореть. Нежить, дерево, камни, женщины и дети, правые и виноватые - Очищающему Сиянию все равно. И пусть весь мир сгорит в огне: всегда найдутся те, что станут среди бьющихся хищных языков и будут хохотать, глядя, как обновляется мир. Зная, что лучшая трава растет только на пепелище. Любя этот мир и все в нем боле, чем самих себя. Зная, что Огонь есть Любовь.