Осознавший всю реальность угрозы крестьянин принял единственно верное решение - и боязливо вошел в залу, неуклюже пробираясь сквозь шеренгу мертвецов. Реннарт следила за ним любопытным хищным взглядом, задаваясь вопросом: сумеет ли растяпа пробраться, или твари разорвут его на части. На лице внимательно наблюдавшей за продвижением парня контрразведчицы была абсолютно чистая, по-детски наивная улыбка - так она была заинтересована происходящим.
Когда безымянный кмет все-таки протиснулся сквозь нежить достиг двери, скрывшись за ней, женщина тихо выдохнула, и в этом выдохе одновременно смешались и облегчение от того, что между немертвыми можно пройти, и огорчение от того, что ей не довелось наблюдать увлекательное зрелище того, как выходцы из могил рвут живую плоть неудачника.
Оглянувшись, чиновница с удивлением отметила, что счастливый обладатель шляпы покинул их компанию: видимо, не решившись рисковать собой и попробовать найти другой путь. То есть, попросту говоря, сбежав. Ну и ладно, Каррум ему судья. Оглядев оставшихся и не увидев в глазах аристократки Айлин и солдата Ариса желания немедленно броситься вслед за счастливо миновавшим опасность кметом, Константина сама решительно пробралась ко входу внутрь и, уперевшись руками в дверной косяк, застыла на пороге, никак не смея зайти в обитель тварей из ночных кошмаров и страшных сказок.
Сила воли и сила духа - вот главный щит. Уверенность в себе - вот что острее меча. Тому, кто верит в себя, не страшны клинки врагов: они бесполезны, когда твердое сердце раскрошит острие. Константине было страшно, чертовски страшно. Никакое самоубеждение не помагало решиться и, наконец, сделать первый шаг для пути сквозь колоннаду живых мертвецов, замерших немыми стражами.
Стыд и презрение к самой себе ударили хлыстом, заставляя выпрямить спину и развернуть плечи. Ведь как же так, жалкий селюк, пускай и под угрозой клинка, смог решиться и прошел до дверей, а она - нет. Да, пускай у нее нет такого стимула, как стилет у ребер, но ведь где-то за спиной - королевские стражи, несущие смерть. Там, за спиной, молчаливая тьма запутанных коридоров, чьи липкие щупальца никак не хотели отпускать женщину.
Надо решаться. Набрав полную грудь воздуха, словно перед прыжком в воду, Реннарт на несколько секунд прикрыла глаза, а затем, выдохнув сквозь сжатые зубы и склонив голову, сделала первый шаг через порог. Легкие, невесомые, но до одури липкие лапки страха скользнули по лицу легким ветерком, заключили в невесомые обьятия нервной дрожи, неслышимым смехом над отчаявшейся на решительный шаг Константиной резанули по ушам, сковали пальцы наручниками спазма.
Первый шаг. Опущенная голова, руки прижаты к груди. Нервная дрожь колотит тело, сердце стучит, словно рвущаяся из груди птица, холодный пот дорожкой бежит по спине, зубы стиснуты до боли. Шаг. Эхо от стука каблучков - поминальный набат. Прислушайся - и услышишь рефреном одно слово: нет, нет, нет. Шаг. Бывшая жрица замирает перед строем мертвецов, не в силах ступить между ними. Нерешительно оглядывается. И тут ее напяженное лицо, покрытое тонкой пеленой испуга, искажается в злой, самоуверенной улыбке, глаза хищно суживаются. Резкий поворот головы, такой, что темные волосы, взметнувшиеся за спиной, взлетели и опали, словно оградив Константину от тех, кто остался позади.
Огненная выпрямилась и гордо держа голову, с презрением оглядела застывших тварей. Досель неуверенно прижатые к себе руки соскользнули с груди, опав вниз и позволив открытым ладоням, на которых тут же занялись маленькие язычки пламени, быть направленными вперед, к заветной цели-двери, столь близкой и столь далекой.
Высокий чистый голос, привычный к песнопениям в храме, начал выводить старые, как сам Очищающий, строки, и Константина сделала еще один шаг, на сей раз - твердый и решительный:
Pater Karrumus qui in ignis es,
Calefacit nomen tuum...
Снова шаг. Будто забыв обо всем, Пламенная идет сквозь ряды нежити, как верховная жрица мимо восхищенных ею прихожан: гордо, достойно, степенно, с полным осознанием собственного достоинства:
Veniat regnum tuum,
Fiat febris tua,
Sicut in animam et in corpus...
С каждым шагом бывшая монахиня чувствует, как в ее крови вновь разгарается буйное яркое, слепящее пламя: не уничтожающее, нет - пламя возвышенное и созидающее, ободряющее и поддерживающее. То пламя, что зовется душой.
Animum nobis nostraeque incendia vires,
Et nos punias nostrae esse infirmitati,
Infirmum autem in fide Quomodo punias...
Сейчас для читающей слова молитвы женщины нет мертвецов вокруг, нет донельзя странной залы, нет ни страха, ни чувства опасности - лишь готовность преодолеть очередное испытание, ниспосланное на нее Очищающим и желание спасти и обогреть тех двоих, что оказались так быстро к костру ее духа.
Et ne nos inducas in temptationem,
Sed libera nos a rigida.
Karrum. Karrum. Karrum.