Земля молчалива, тиха и неспешна вода, незаметен воздух. Но пламя - жаркий и яркий огонь, никогда не молчит. От маленькой свечи до пылающего пожара, пожирающего город - оно говорит, оно шумит, оно общается. Тихий треск дров в камине, капли воска, стекающего вниз, крики сгорающих заживо - это голос огненной стихии, голос Каррума.
Но те, что понимают язык пламени, знают: беседа с огнем всегда несет в себе боль. Земля согреет, вода охладит, воздух обнимет - а жар огня обожжет. Все имеет свою цену - и просящие огонь о помощи знают, сколь дорога бывает цена. Они расплачиваются собой - но через самосожение души и тела обретают единение с буйством пожарища. И через свою боль взывающие к первейшей из сил принесут в десятки, в сотни раз больше страданий другим, тем, кто покусился на власть Огня.
Константина чувствует, как ее касаются болезненно-жаркие поцелуи пламени, как ее страстно обвивает мучительно-нежная мощь огня. Мало, мало, чертовски мало. Нельзя щадить себя, если хочешь отомстить другим. Нет большего греха перед Короной, чем предательство, и те, кто посмели поднять руки на офицера тайной службы - тоже суть предатели. И, кроме того, нет более тяжкого греха перед Каррумом, чем неверие в слово Его - и те, что отринули ее речи, должны убедиться в своей ошибке самым мучительным и жестоким образом; дабы никто впредь не посмел даже помыслить о том, чтобы идти против Очищающего.
Буйное, нетерпеливое пламя уже пожрало первые жертвы - но это были лишь отдельные искры, каснувшиеся толпы, решившей дотронуться до бешенного, безумного жара. Скоро, совсем скоро глупцы познают всеразрушительную мощь алой ярости, способной испепелить и душу, и тело.
Боль, жестокая боль поселилась в ее теле - но это лишь знак благосклонности Пылающего. Очарованная безумной пляской сумасшедшего пламени, бьющегося в ее сердце, экс-жрица уже позабыла о том, кем она была, позабыла, зачем пришла сюда. Милосердная память напрочь отсекла понимание того, что жертвы ее - всего лишь ведомые волей жречества простецы, старательно выполняющие приказ Девяти. Для захваченной адской круговертью страстного, пылкого, всепожирающего огня Константины они - лишь неразумные мотыльки, устремившиеся к костерку в ночи.
Полуобезумевшая от нахлынувшей силы Реннарт расхохоталась сквозь боль. Они думают потушить огонь в ней? О, как же они заблуждаются! Крупная, дородная женщина мчит на нее, желая смерти бывшей жрице. Ужели она думает, что пламя не обожет ее? Смех, легкое, текучее движение кисти - словно бьющийся язычок костерка, и жалящие осы-искры слетают с пальцев в прямо в лицо наивной, посмевшей подойти близко, готовясь впиться в щеки, в глаза, объять пламенем волосы. Над шумом побоища, над звоном клинков взметнулся высокий и чистый голос Константины:
Мотылек мой, мотылек,
Как затейлив твой полет.
Не стремись на огонек -
Огонек тебя сожжет...
Искры слетели с руки, а Реннарт уже и думать забыла о несущейся к ней смертной, еще не знающей о том, что она обречена. Глаза бывшей служительницы Каррума, в которых, кажется, изнутри бьется огонь, останавливаются на трещинах на полу. Мало, слишком мало для того, чтобы всепожирающая стихия насытилась теми подношениями, что она приготовила для нее.
Миг - и без того стоящая на коленях женщина сгибается к мрамору пола, касаясь его ладонями, касаясь его лбом, позволяя растрепавшимся волосам рассыпаться по полу. Поклон - просьба к Очищающему принять жертву и распахнуть под толпой пропасть. А песенка, старая, простая песенка все звучит, все мечется по залу, то взлетая под самый потолок, то пролетая над головами агрессивно настроенной человеческой массы.
Легких крылышек узор
Разлетится в белый прах,
Не лети на мой костер -
Вы горите на кострах...
Пять секунд преклонения, пять ударов сердца. Достаточно для того, чтобы Пылающий услышал. И Константина, словно припавший к самой земле огонь, взметнулась вверх - будто этому огню подкинули новую пищу. Безумный взор женщины замер на одной из колонн - она слабее всех остальных, и именно слабость сделает ее первой жертвой. Закрепленное на ней огромное паникадило манит, тянет освободить пламя свечей из заточения, тянет накормить их живой человеческой плотью.
Если ищешь ты тепла -
Вот тебе моя ладонь,
Пусть она не так светла -
Но не жжется, как огонь.
Глаза закрыты, и сама Константина замерла на несколько секунд, пытаясь стать одним из тех ярких язычков пламени, что бились наверху. Тихий, мягкий жар свечи, разгоняющий тьму, дарящий свет. Танцующий, плавно изгибающийся язычок пламени. В такт колышущемуся огню тело женщины изогнулось, повторяя движения огонька. Почувствовать свечу, стать ей, слиться с ней воедино. Воспламенить паникадило и заставить колонну рухнуть в толпу, дав возможность жару пламени танцевать на телах тех, что отвернулись от слов Очищающего.
Мотылек мой, мотылек...
Ты не слушаешь меня.
Как прекрасен и жесток
Золотой цветок огня...