— Не волнуйтесь, Кристин, в этом мы профессионалы, — сказал темнокожий напарник О'Брайена.
— Если вы из Нового Орлеана, то завтрашнюю ночь уже будете спать дома, это мы вам гарантируем, — подхватил сам О'Брайен.
Остальные десять минут до участка полицейские её не беспокоили, и поездка была тихой, если не считать периодическое шуршание рации и диспетчера, называющего названия улиц и коды происшествий. Это шуршание звучало почти с такой же непрерывностью, как обычное радио: город жил своей жизнью, на его улицах каждую минуту что-то происходило. Какие-то улицы звучали совершенно незнакомо, другие же выцепляли из памяти разрозненные воспоминания, похожие на разорванные фотки в мусорном ведре. Пара улиц из Французского квартала развернулись в целый флешбек о том, как Кристин пыталась с братьями проникнуть в бар, хотя ей ещё не было 21. Ещё какая-то улица, фактически за городом, которая тоже почему-то прозвучала знакомо. Что-то под кодом «10-17» произошло прямо сейчас и там. Диспетчер направила туда всего один патруль, в отличие от Французского квартала, куда поехало сразу два. Полицейская частота стихла, только когда машина заехала на подземную стоянку участка.
Кристин отвели в неприятную маленькую комнату больнично-синего цвета. В ней было что-то от кабинета дантиста, из которого вынесли почти всю мебель, оставив кушетку, застеленную одноразовой простынью. Какое-то время она сидела одна, пока не пришла врач. Одетая в белый халат поверх обычной офисной одежды, врач выглядело так строго, что ассоциации с зубоврачебным кабинетом усилились на порядок. Это была тётушка лет 40-50, в очках завуча и с безжалостно тонкими губами. В её руках была папка с анкетой, и белая автоматическая ручка, которая включалась точно таким же нажатием, как нажимаешь на шприц.
— Ну что, зайка, не вспомнила, что случилось? — сказала она вдруг неожиданно ласково, одной фразой разрушая свой страшный имидж.